Франчиск Мунтяну - Статуи никогда не смеются

— Потому…

Что означало это «потому», она так и не смогла понять. Клара спрашивала себя, таким ли был отец до того, как овдовел? О матери она ничего не знала. Впрочем, в доме было запрещено говорить о ней. Только Вольман имел на это право и то лишь для невинных сравнений:

— У тебя такая же белая кожа, как и у твоей матери.

И все. За пределами этих сравнений мать не существовала. Во всяком случае, для Клары. Однажды, когда Кларе показалось, что у Эди настроение лучше, чем обычно, она спросила его, почему он никогда не говорит с ней о матери…

— Потому что ты не должна знать ничего плохого о своей матери. Ты умная девушка, Клара. Не приставай ко мне больше.

Вальтер тоже не хотел ничего рассказывать.

— Я служил ей так же, как служу господину барону. Больше ничего не знаю, мадемуазель Вольман.

И все же Клара подозревала, что Вальтер лжет. Однажды, когда он уходил из дому, она проникла в его комнату и стала рыться в ящиках. Среди бумаг Клара наткнулась на фотографию своей матери. Точно такая же фотография лежала у Эди в бумажнике. Тогда она подумала, что Вальтер украл эту фотографию, но позднее она уверила себя в том, что найденная у Вальтера карточка должна иметь какое-то особое значение, хотя никаких доказательств у нее не было. Что именно означала найденная ею фотография, она не могла догадаться. Так и не удовлетворив своего любопытства, Клара обратилась к доктору Тиберию Молнару.

Сначала доктор упорно отказывался говорить.

— Нет, не могу. Эди рассердится, если я тебе скажу что-нибудь.

— Он не узнает, господин Молнар. Клянусь вам! Ведь речь идет о маме! Разве я не вправе знать. Вы говорили мне, что мы, женщины, должны иметь одинаковые права с мужчинами. Или вы с тех пор отказались от своих убеждений?

Молнар хихикнул.

— Ты меня шантажируешь… Я всегда говорил, что незавоеванные права мстят за себя. Хорошо, Клара. Но смотри, чтобы твой отец ничего не узнал.

— Он никогда не узнает! Клянусь!..

Доктор провел ее в кабинет барона и сдвинул стекло. В углу, под вечным календарем, был приколот кнопкой банкнот в пятьсот леев.

— Видишь этот банкнот?

— Да, господин Молнар.

— Ну так вот. А теперь положим стекло на место.

В этот момент вошел Вольман. Он нахмурился, потом, как будто ничего не заметив, хлопнул Молнара по спине.

— Эх, старина… Я вижу, вы все такой же социалист… Воспитываете молодежь, вернее, боретесь за эмансипацию женщин… — Затем он резко повернулся к Кларе: — Не оставишь ли ты нас на некоторое время одних?..

Только через две недели Клара снова увидела доктора.

— Может быть, вы продолжите свой рассказ, господин Молнар?., Что же это за банкнот?

— Не могу ничего сказать тебе, моя девочка… Эди взял с меня слово…

— Но он никогда не узнает…

— Невозможно. Мое слово — слово чести…

Единственное, что узнала Клара, это то, что ее мать покончила с собой в каком-то городишке во Франции в тот самый день, когда должна была вернуться в Румынию. Вероятно, и ей в этой стране не нравилось. Много раз Клара спрашивала себя, почему Эди не продаст фабрику и не переедет в какую-нибудь из стран Запада, ведь там у него тоже были предприятия, и даже более крупные, чем здесь. Но и на этот вопрос она не смогла получить ответа. Вольман избегал разговаривать с ней об этом, и Клара знала, что настаивать бесполезно.

Прислушавшись, она разобрала несколько фраз, долетевших к ней из соседней комнаты:

— Как вы сказали его зовут, господин барон?

— Албу. Якоб Албу.

«Почему это они говорят об Албу?» Ей показалось странным, что Эди беседует с комендантом города о ее школьном товарище. Она встала с постели, подошла к двери и услышала легкий шелест бумаги. Нагнулась к замочной скважине и увидела коменданта города, перелистывающего какие-то бумаги с печатями. Ее рассмешило нахмуренное лицо офицера: она никогда не думала, что комендант города может быть таким забавным. Несколько рыжих волосков (терпеливый человек вполне мог бы их сосчитать), зачесанных с затылка на лоб, прикрывали блестящую лысину. Она посмотрела на Эди. В этот момент она гордилась им: высокий, широкоплечий, он казался атлетом возле этой обезьяны-коменданта. А какое достоинство, какая изысканность в каждом жесте!..

— Вы сказали Албу? — переспросил комендант и провел пальцем по лежавшему перед ним списку. — Да, есть такой… Якоб Албу… Завтра в семь часов его расстреляют.

Клара вздрогнула: «Расстреляют? Албу умрет? По какому праву они принимают решение о смерти человека, которого здесь даже нет?» Она пыталась представить себе лицо Албу, но это ей никак не удавалось, она лишь смутно его припоминала. Потом неожиданно перед ней возник его образ таким, каким она видела Албу в последний раз, когда тот пожимал руку Эди. Где она его видела? Да, на ступеньках вагона второго класса скорого поезда. Он уезжал в Бельгию учиться. Теперь она точно вспомнила. Эди послал его учиться за границу, чтобы сделать из него человека.