Андре Жид - Яства земные

(Конечно, я делал что мог, чтобы воспрепятствовать чудовищному разрушению своей души, но только за счет изнурения чувств мне удалось отвратить ее от Бога; она была занята весь день и всю ночь; она изощрялась в тяжких молитвах; она изнуряла себя усердием.)

Из какой могилы я вырвался в это утро? - (Морские птицы купаются, расправляя крылья.) Такая картина жизни, Натанаэль, как раз для меня: плод, полный сока, на губах, полных желания.

Бывают ночи, когда невозможно заснуть.

Бывали иногда слишком большие ожидания - ожидания, часто неизвестно чего на постели, где я тщетно искал сна, с утомленными членами и словно ослабевший от любви. И порой я искал за наслаждением плоти какое-то другое, более тайное наслаждение.

...Моя жажда росла час за часом, по мере того как я пил. Под конец она стала такой жгучей, что я мог бы заплакать от желания.

...Мои чувства были изношены до прозрачности, и, когда я утром выходил в город, синь небес проникала в меня.

...Зубы, которым страшно надоело откусывать кожу моих губ, казались вконец сточенными. И впалые виски, будто втянутые внутрь. - Запах луковых полей в цвету легко мог вызвать у меня рвоту.

Бессонницы

...И ночью слышался голос, который кричал и плакал: ах - плакал он - вот плод от этих цветов, распространявших зловоние: он сладок. Теперь я поведу по дорогам смутную тоску своего желания. Твои закрытые комнаты заставляют меня задыхаться, и твои постели больше не нравятся мне. - Впредь не ищи цели в своих бесконечных скитаниях...

Моя жажда сделалась столь велика, что эта вода, целый стакан которой я уже выпил, ничего не заметив... Увы! Как она была тошнотворна.

...О Суламита! Ты могла быть для меня этими плодами, созревшими в тени в тесных закрытых садах. - Ах, думал я, все человечество томится между жаждой сна и жаждой наслаждения. - После страшного напряжения, жгучей концентрации, полета плоти хочется только спать - ах, сон! - ах, что, если нас не разбудят для жизни, для нового прилива желаний.

И человечество, все целиком, - всего лишь больной, который ворочается в кровати, чтобы уменьшить страдания.

...Потом, после нескольких недель напряженного труда - бесконечный отдых.

...Как будто можно сохранить какую-то оболочку после смерти! (Упрощение.) И мы умрем, как человек раздевается перед сном.

Менальк! Менальк, я мечтаю о тебе!

Я говорил, да, я знаю: не все ли равно - здесь - там - мне везде одинаково хорошо.

...Теперь там наступил вечер...

...О! Если бы время могло вернуться к своим истокам! Если бы вернулось прошлое! Натанаэль, я хотел бы увести тебя за собой, к тем очаровательным часам своей молодости, когда жизнь текла в моих жилах, как мед. - Вкусив такого счастья, душа, сможешь ли ты когда-нибудь утешиться? Ибо я был там, в этих садах, я, и никто другой; я слушал пение тростника; я дышал этими цветами, я видел, я прикасался к этому ребенку - и, конечно, каждой из этих игр сопутствовала новая весна - но тот, которым был я, - это другой, ах, как мне вернуть его! - (Теперь над городскими крышами идет дождь; моя комната опустела.) Это время, когда стада вернулись с Лассифа; они спустились с гор; желание было полно закатного золота; вечерний покой... теперь (теперь).

Париж - июньская ночь

Атман, я мечтал о тебе; Бискра, я мечтал о твоих пальмах, - Туггурт, - о твоих песках... - Оазисы, волнует ли еще засушливый ветер пустыни ваши шелестящие пальмы?

Шетма, я вспоминаю свежесть твоих бегущих вод, и твой горячий источник, возле которого парятся - Эль-Кантара, золотой мост, я вспоминаю твои звонкие утра и восторженные вечера. - Загван, я снова вижу твои смоковницы и олеандры; Кайруан, - твои опунции, Сус - твои оливы. - Я мечтаю о твоей скорби, Умаш, разрушенный город, стены, окруженные болотом, - и о твоей, угрюмая Дро, посещаемая орлами, ужасная деревушка, хрипящая ложбина.

Вершина Шегги, смотришь ли ты, как всегда, на пустыню? - Мрайер, купаешь ли ты свой хрупкий тамариск в соленой воде шотта? - Мегарин, хорошо ли ты поишь себя грязной водой? - Темассин, вянешь ли ты, как всегда, на солнце?

Я вспоминаю голую скалу в окрестностях Энфиды, по которой стекал мед; рядом был колодец, куда приходили набрать воды очень красивые женщины, почти обнаженные.

Стоишь ли ты там, освещенный луной, маленький, всегда полуразрушенный дом Атмана, - где твоя мать ткала; где твоя сестра, жена Амхура, пела или рассказывала истории, где выводок горлиц ликовал по ночам совсем низко над серой и сонной водой?

О желание! сколько ночей я не мог спать, захваченный мечтой, которая заменяла мне сон. О, если есть еще вечерние шорохи, звуки флейты под пальмами, белые одежды на дорогах, мягкая тень по соседству со жгучим светом... я иду!