Андре Жид - Яства земные

Да, конечно, я знал любовь, и еще одну, и множество других любовей. Но разве мне нечего сказать об этой тогдашней нежности?

Да, конечно, я знал любовь.

*

Я стал бродягой, чтобы иметь возможность прикоснуться ко всем, кто скитается: я был влюблен во всех, кто не знает, где бы согреться, и я страстно любил всех бродяг.

*

Помню, четыре года тому назад я провел конец дня в этом маленьком городке, через который снова проезжаю теперь; тогда, как и сейчас, стояла осень; день тоже не был воскресным, и жаркая пора миновала. Помню, я гулял, как и сейчас, по улицам до тех пор, пока на окраине города не обнаружил сад с террасой, возвышавшейся над прекрасным краем.

Я снова на той же дороге и узнаю все.

Мои шаги накладываются на мои шаги, и мои чувства... Здесь была каменная скамья, на которой я сидел. - Вот она. - Я читал здесь. Какую книгу? Вергилия. - Я слышал доносящийся снизу грохот вальков прачек. - Я и теперь его слышу. - Воздух был неподвижен. - Как сегодня.

Дети выбегают из школы - я вспоминаю это. Мимо идут прохожие. - Так же двигались они и тогда. Солнце заходит; и дневные песни вот-вот умолкнут...

Это все.

- Но этого, - сказала Анжель, - недостаточно, чтобы написать стихотворение.

- Тогда оставим это, - ответил я.

*

Мне знакомы ранние подъемы, когда еще не рассвело.

Возница запрягает лошадей во дворе.

Ведра воды окатывают мостовую. Шум насоса.

Тяжелая голова того, кому мешали спать мысли. Места, которые нужно оставить; маленькая комнатка; здесь на мгновение я преклонил свою голову, чувствовал, думал, бодрствовал. - Пусть я сгину! И не все ли равно где (как только перестаешь видеть, разница между "где-то" и "нигде" исчезает). Живой, я был здесь.

Покинутые комнаты! Отъезды, создающие ощущение чуда; я никогда не хотел печальных отъездов. От присутствия ЭТОГО меня всегда охватывало возбуждение.

Из ЭТОГО окна посмотрим же еще мгновение... Наступает минута отъезда. Я мечтаю о миге, непосредственно предшествующем ему... чтобы еще раз окунуться в эту почти исчерпанную ночь, в бесконечную возможность счастья.

Прекрасное мгновение! В бескрайнюю лазурь вливается волна рассвета...

Дилижанс готов. Едем! Пусть все, о чем я только что думал, исчезнет, как я, в забвении бегства...

Переезд через лес. Полоса благоухающих перепадов температур. Самый теплый запах - земли, самый холодный - увядающей листвы. - Глаза мои были закрыты; я открыл их. Да: вот листья; вот движущаяся земля...

Cтрасбург

О "безумный собор!" - с вершины твоей воздушной башни, как из раскачивающейся гондолы дирижабля, видны аисты на крышах,

ортодоксальные и педантичные,

на длинных лапах,

медлительные, - потому что очень трудно заставить их подчиняться.

Постоялый двор

Ночь, я сейчас засну в глубине гумна;

вознице придется искать меня в сене.

Постоялый двор

...от третьего стакана вишневки кровь, циркулирующая в моей голове, стала горячее;

от четвертого стакана я начал ощущать это легкое опьянение, которое, приблизив все предметы, сделало их моей добычей;

от пятого стакана зал, где я находился, весь мир, кажется, принял наконец более возвышенные очертания, а мой возвышенный ум, ставший более свободным, претерпел эволюцию;

от шестого стакана в состоянии некоторой усталости я заснул. (Все радости наших чувств были несовершенны, как обман.)

Постоялый двор

Я знал тяжелое вино харчевен, которое отдает привкусом фиалок и обещает тупой сон до полудня. Я знал опьянение вечера, когда кажется, что вся земля качается под тяжестью твоей всесильной мысли.

Натанаэль, я расскажу тебе об опьянении.

Натанаэль, часто удовлетворение самого простого желания опьяняло меня, до такой степени я уже бывал пьян до этого - от самого желания.

И то, что я искал на дорогах, поначалу было не столько харчевней, сколько моим голодом.

Опьянение - ходьбой натощак, когда шагаешь прекрасным утром и голод - это вовсе не аппетит, но головокружение. Опьянение от жажды, когда идешь и идешь до вечера.

Строжайшее воздержание в еде сделалось у меня тогда чрезмерным, как разврат, и я восторженно вкушал обостренное ощущение собственной жизни. Тогда сладострастный приток моих чувств превращал любой предмет, который соприкасался с ними, в мое осязаемое счастье.

Я знал опьянение, которое легко искажает мысли. Мне вспоминается, как однажды они следовали одна за другой, точно трубочки из подзорной трубы; предыдущая всегда казалась самой тонкой, но каждая последующая была еще тоньше. Мне вспоминается, как однажды они стали такими круглыми, что, право, ничего больше не оставалось, как позволить им катиться. Мне вспоминается, как однажды они были столь эластичны, что каждая последовательно и взаимно принимала форму всех остальных. В другой раз это были две параллельные мысли, которые, казалось, пытались достичь глубин бесконечности.