Андре Жид: Яства земные

Еретик из еретиков, я всегда тянулся к взглядам, далеким от моих, к резким поворотам мысли, разногласиям. Всякий ум интересовал меня лишь тем, что отличало его от прочих. Мне пришлось истребить в себе симпатию, видя в ней одно лишь признание общих с кем-то чувств.

Вовсе не симпатию, Натанаэль, - любовь.

Действовать, не судя, плох поступок или хорош. Любить, не заботясь, хорошо это или плохо.

Натанаэль, я научу тебя пылкости.

Вечное волнение, Натанаэль, - только не спокойствие. Единственный покой, с которым я мог бы примириться, - это покой смерти. Я боюсь, что любое желание, всякая энергия, которым я не дам выхода в течение жизни, истерзают меня. Я надеюсь, выжав из себя на этой земле все, что было во мне заложено, умереть в полной безнадежности.

Вовсе не симпатия, Натанаэль, - любовь. Ты понимаешь, не правда ли, что это не одно и то же. Лишь из страха потерять любовь я мог иногда проникнуться симпатией к печалям, горестям, боли, которые иначе едва ли смог бы перенести. Пусть каждый сам заботится о собственной жизни.

(Я не могу сегодня писать, потому что колесо поворачивается на гумне. Вчера я видел это; молотили рапс. Полова взлетала; зерно падало вниз. Пыль вызывала удушье; женщина ворочала снопы. Два красивых парня с босыми ногами собирали зерно.

Я плачу, потому что мне нечего больше сказать.

Я знаю, что нельзя начинать писать, когда нечего больше сказать, кроме этого. Но я писал и буду писать еще об этом, снова об этом.)

*

Натанаэль, я хочу подарить тебе радость, которую тебе еще не смог дать никто другой. Я не знаю, к?ак передать тебе ее, эту радость, однако я держу ее в руках. Я хочу говорить с тобой так проникновенно, как этого не сделал еще никто. Я хочу прийти к тебе в тот ночной час, когда ты будешь одну за другой открывать и отбрасывать книги, ища в каждой из них нечто большее, чем тебе уже открылось, когда ты еще ждешь, когда твоя пылкость готова стать печалью, не находя поддержки. Я пишу только для тебя; я пишу только ради этих часов. Я хочу написать такую книгу, в которой ты не найдешь ни одной только моей мысли, ни одной только моей эмоции, но сочтешь, что видишь лишь отражение своей собственной пылкости. Я хочу приблизиться к тебе, чтобы ты полюбил меня.

Меланхолия - это всего лишь угасшая пылкость.

Каждое существо способно к обнаженности; каждое чувство - к переполнению.

Мои чувства открыты, как религия. Можешь ли ты понять? - Каждое ощущение это встреча с бесконечностью.

Натанаэль, я научу тебя пылкости.

Наши поступки связаны с нами, как свечение с фосфором. Они разрушают нас, это правда, но они же создают наше сияние.

И если наша душа чего-нибудь стоила, значит, она горела жарче, чем другие.

Я видел вас, широкие поля, омытые молоком рассвета; голубые озера, я погружался в ваши воды, и каждая ласка смеющегося ветра заставляла меня улыбаться - вот о чем я не устану твердить тебе, Натанаэль. Я научу тебя пылкости.

Если бы я видел что-то более прекрасное, я рассказал бы тебе об этом только об этом, и ни о чем другом.

Ты не научил меня мудрости, Менальк. Не мудрости, но любви.

*

Я испытывал к Менальку чувство большее, чем дружба, и едва ли меньшее, чем любовь. Я любил его, как брата.

Менальк опасен; бойся его; он навлекает на себя проклятия благоразумных, но не внушает страха детям. Он учит их любить не только свою семью, и исподволь - уходу от нее; он заставляет их томящееся сердце тянуться к кислым диким плодам и необычайной любви. Ах, Менальк, я хотел бы пройти с тобой и по другим дорогам. Но ты ненавидел слабость и подтолкнул меня к разрыву.

Есть удивительные возможности в каждом человеке. Настоящее располагало бы множеством вариантов будущего, если бы прошлое уже не заложило в нем свой сюжет. Но увы! Единственность прошлого предполагает единственность будущего замысел перед нами, как точка в бесконечном пространстве.

Мы уверены, что никогда не делаем того, что не способны понять. Понять значит почувствовать в себе способность к действию. МАКСИМАЛЬНО ПРИМИРИТЬСЯ С ЧЕЛОВЕЧЕСТВОМ - вот прекрасная формула.

Любые формы жизни, вы все казались мне прекрасными. (То, что я говорю тебе сейчас, мне говорил Менальк.)

Я надеюсь, что хорошо узнал все страсти и все пороки; по крайней мере, я потакал им. Все мое существо стремилось ко всякой вере; и я бывал столь безумен, что иногда почти верил в то, что у меня есть душа, - так остро я чувствовал ее готовность выскользнуть из моего тела, - говорил мне еще Менальк.