Андре Жид - Яства земные

Я занимал потом шале в Высоких Альпах, белый дворец на Мальте возле благоухающего леса Чита Веккиа, где лимоны имели нежно-кислый вкус апельсинов; странствовал в коляске по Далмации; и теперь этот сад на Флорентийском холме, напротив Фьезоле, где мы провели этот вечер вместе с вами.

Не говорите, что я обязан своим счастьем случаю; конечно, он благоволил ко мне, но я им не пользовался. Не думайте, что мое счастье зависело от богатства; мое сердце, ни к чему на свете не привязанное, осталось бедным, и мне будет легко умереть. Я стал счастливым благодаря своей пылкости. С какой бы вещью я ни сталкивался, я страстно обожал.

II

Величественная терраса, где мы находились (к ней вели винтовые лестницы), возвышалась над городом и казалась поверх лиственных глубин огромным пришвартовавшимся кораблем; иногда он как будто надвигался на город. На мостик этого воображаемого корабля я поднимался несколько раз в то лето, чтобы отведать после сутолоки улиц созерцательное успокоение вечера. Весь шум, устремляясь вверх, ослабевал; казалось, что это были валы, и они разбивались здесь; они приходили еще, и величественными волнами поднимались, расширяясь, по стенам. Но я был выше, там, куда волны не добирались. На огромной террасе не было слышно ничего, кроме дрожания листвы и заблудившегося ночного зова.

Зеленые дубы и огромные лавры, посаженные правильными улицами, заканчивались на краю неба, где кончалась и сама терраса; однако закругленные балюстрады кое-где еще забегали вперед, нависая и образуя балконы в лазури. Туда я приходил посидеть, я упивался своими мыслями; там я верил, что плыву. Над темными холмами, которые высились на другой стороне города, небо было золотого цвета; легкие ветки с площадки, на которой я был, клонились к сияющему закату или устремлялись, почти без листьев, в ночь. От города поднималось что-то, похожее на дым, это была пыльца, попавшая в полосу света, она плыла, только что оторвавшись от площадей, где сверкало и искрилось множество огней. Иногда взлетала, как будто сама собой, в восторге от этой слишком жаркой ночи, ракета, пущенная неизвестно куда, которая мчалась, преследовала, словно крик в пространстве, вибрировала, крутилась и падала, опустошенная, с мистически расцвеченным треском. Мне особенно нравились те из них, бледно-золотые искры которых падают так медленно и так небрежно рассеиваются, что думаешь потом, как чудесны звезды и что они тоже родились от этой короткой фейерии, и, видя их сохранившимися, после того как искры погасли, удивляешься... потом медленно узнаешь каждую в своем созвездии - и восторг от этого еще усиливается.

"- Я не согласен, - вмешался Иосиф, - с тем, как судьба обошлась со мной.

- Тем хуже! - возразил Менальк. - Я предпочитаю говорить себе, что того, чего нет, и быть не могло".

III

В эту ночь они воспевали плоды. Перед Менальком, Алкидом и еще несколькими собравшимися Гилас спел

ПЕСНЮ О ГРАНАТЕ

Разумеется, трех зерен

граната достаточно, чтобы

Прозерпина помнила19.

Искать вам долго счастье суждено.

Но для души вы счастья не найдете.

О чувственная радость, радость плоти

Тебя судить не мне - другим дано.

О радость горькая и чувств и плоти!

Тебя другому осуждать - не мне.

- Философ ревностный, Дидье, я восхищаюсь,

Что мысль твоя - отрада для ума,

Ты не нуждаешься в другой опоре.

Но так любить не каждый ум готов.

Хотя и я люблю душевный трепет,

Восторги сердца, радости ума

Но все ж не им пою хвалу сегодня

Вас, наслаждения, воспеть хочу.

О радость плоти, нежная, как травы,

Прекрасная, как полевой цветок,

Ты вянешь так же быстро, как люцерна,

Как таволга-печальница в руках.

Из наших чувств всего печальней зренье:

Печалит все, что осязать нельзя.

И мысль схватить уму гораздо легче,

Чем пальцам, то, чего наш взгляд желает.

О пусть ты прикоснешься ко всему,

Чего желаешь сам, Натанаэль!

Знай, это обладанье - совершенно.

Всего же слаще было для меня

Конечно, чувство утоленной жажды.

Да! И туман прекрасен на заре,

И солнце утреннее над равниной,

И упоительно для ног босых

По влажному песку ступать морскому.

Купанье упоительно всегда,

И поцелуй тех незнакомых губ,

Которые я трогаю губами

В кромешной темноте.

Но эти фрукты!

Плоды, Натанаэль!

Что мне сказать о них? Ты их не знал

Вот что меня в отчаянье приводит.

Их мякоть так нежна, и так сочна,

И так вкусна была, как мясо с кровью,