Паскаль Брюкнер - Похитители красоты

Первое, что я увидел, - большие круглые часы на потолке, единственный источник слабого света в этом карцере. Механизм был явно неисправен: там что-то жужжало, как жужжат осы и мухи на последнем издыхании, вертясь кверху брюхом и бессильно перебирая лапками. Выпуклое стекло напоминало уставившийся на меня огромный глаз, - наверно, туда же, в часы, была вмонтирована камера слежения. Я был один на один с непрестанным мерным скрежетом, я сбился с дыхания, торопливо глотая застоявшийся зловонный воздух, не мог толком выдохнуть, сердце зачастило. Я присел на тощий тюфяк, торчавшие из него соломинки искололи мне все ляжки. В углу я разглядел маленький душ и самый примитивный туалет. Смотреть на часы не решался: чего доброго, постарею в одночасье. Я стал звать на помощь и даже не слышал собственного голоса, в этих совершенно непроницаемых стенах он тонул, как в колодце. Время от времени тонкий дребезжащий звук будто рассекал воздух. По моему лицу струился пот, хотя температура здесь была минусовая. Это подземелье представляло собой каменный мешок, что-то вроде воздушного пузыря в толще гор.

Мало-помалу мною овладевала паника. Рассудок накрыло волной, я барахтался и тонул, теряя всякую способность мыслить здраво и вообще соображать. Вдруг схватило живот. Я едва успел спустить штаны и - не до стыда уж было - опорожнил взбунтовавшийся кишечник прямо на пол. Потом отполз в противоположный угол карцера, чтобы по возможности не нюхать собственную вонь. Я злился на себя - лучше бы принял их условия, - а еще пуще злился на Элен. В конце концов, все случилось из-за нее: нечего было заигрывать со стариком, понятно, что его благоверная приревновала. Я лежал без сил, грязный, мерзкий, зажимал уши, чтобы не слышать, как бегут стрелки, пытался спрятаться от сорвавшегося с цепи времени, чувствуя, как оно пожирает меня изнутри и превращает до срока в дряхлую развалину. Я был сломлен. Сдался сразу, понятий чести, совести, достоинства для меня больше не существовало. Все, что угодно, лишь бы не гнить в этой дыре.

Прошло, наверно, много времени, и вот наконец лязгнул, открываясь, замок. Луч фонарика скользнул по стене к полу, кто-то шмыгнул носом, принюхиваясь. Я узнал его сразу и прямо на четвереньках кинулся к своему спасителю.

- Месье Стейнер, выпустите меня отсюда, пожалуйста! Я на все согласен.

Я стоял перед ним на коленях, и от меня нестерпимо воняло.

- Мне так неудобно... - пробормотал я, кивнув на свои штаны.

Стейнер, стоя на пороге, пошарил лучом фонарика по стенам, затем осветил часы.

- Всякий раз, когда я спускаюсь сюда, у меня такое же чувство, как в детстве, - будто меня хоронят заживо. Я понимаю, как тебе страшно.

От его неожиданного "ты" и сочувственного тона я чуть не прослезился.

- Они перегнули палку, не стоило тебя так сурово наказывать. Но ты уж не обессудь, их тоже можно понять. Франческа и так вся на нервах: ей от твоей Элен крепко досталось, это, скажу я тебе, та еще штучка. Да еще наша старая распря опять на днях всплыла: почему-де в "Сухоцвете" не бывает мальчиков-красавчиков. Франческа злится, говорит, это дискриминация. Но юноши-то посильнее девушек, их и похищать не так легко, и охранять труднее. С этим надо будет что-то делать... Ну, и ты еще вывел ее из себя, надо же с ног сшиб.

- Я... я не хотел.

- Ладно, замяли. Вот тебе наш план: ты сейчас же уедешь с Раймоном. Будешь делать в точности все, что он скажет. Запомни: привезешь трех девушек - получишь Элен.

- Трех девушек? Да, но... но почему трех? У него вырвался короткий грудной смешок.

- Потому что твоя Элен стоит трех, и вообще наше решение не обсуждается. Все, пошли.

Обратный путь оказался значительно короче (подозреваю, что Раймон нарочно водил меня кругами по одним и тем же коридорам, чтобы сильнее напугать). Стейнер был настолько деликатен, что даже не упомянул о случившейся со мной неприятности. В туалетной комнате у лестницы я принял душ. Хозяин дал мне чистую одежду, сам принес все из моего чемодана. Он, так сказать, взял меня под крыло. Под горячими струями я успокоился, озноб прошел. Но самое тяжкое испытание было еще впереди: сказать все Элен. Раймон поднялся со мной наверх, повернул ключ в замке, впустил меня и запер за мной дверь. Мне дали десять минут, чтобы попрощаться.

Сердце у меня так и упало, едва я переступил порог. Зрелище было кошмарное: по комнате будто смерч пронесся, простыни и одеяла сброшены с кровати, стол и стулья опрокинуты, отопительная труба помята, все наши туалетные принадлежности раскиданы по полу. Два стекла в окне разбиты, остальные в трещинах. Над всем этим погромом стоял тошнотворно густой запах духов. По ковру блестками были рассыпаны осколки. Элен сидела съежившись в углу и всхлипывала. На подбородке у нее запеклась кровь. Лицо заострилось, побелело и сморщилось, как подсыхающая простыня. Она вскочила и бросилась мне на шею.