Дэвид Блидин - Банк

Если поразмышлять, девяносто пять процентов нашего романа проходило в тумане одуряющей усталости. Не подумайте, что я жалуюсь и все такое.

— Куда ты смотришь? — зевнула она.

Я засмотрелся на ее профиль: мягкие линии лица контрастировали с резко очерченным волевым подбородком, длинные ресницы были густыми, как кисти для рисования.

— На тебя.

И нагнулся поцеловать ее веки. Мысль, что все это закончится через четыре, нет, пять месяцев, сводила с ума. Я слушал ее тихое дыхание, ровное, как метроном, когда она прошептала:

— Сегодня мне пришло уведомление о зачислении из Беркли.

Тесно прижавшись к Женщине с Шарфом, повторяя изгибы ее тела, я провел носом по ее шее сзади.

— Ну что ж, прекрасно! А разве ты хотела не в Колумбийский?

— Нет, в Беркли.

Она немного отстранилась. Я подвинулся ближе и погладил плечо, но она каменно напряглась от моего прикосновения. Черт знает что.

— Что происходит? Ты же должна прыгать от восторга!

Она перевернулась на другой бок, ко мне лицом, и положила руку под голову.

— Тебе что, все равно?

— Ты о чем?

Она закрыла глаза и сказала:

— В сентябре, уже в сентябре, я буду учиться на другом конце страны. Осталось пять месяцев. Это что, не важно?

Она уткнулась лицом в согнутую руку — волосы рассыпались по простыне черным шелком. Я подтянулся и сел, опираясь спиной на изголовье.

— Важно, конечно. Но я узнал об этом несколько месяцев назад, так что для меня это не сюрприз.

Она молчала, не поднимая головы. Ну что за фигня, я опять все испортил.

— Признаю, мне это не особенно нравится, но разве у меня есть выбор, кроме как принять твое решение? Ты нашла свою дорогу в жизни, сама сказала.

Она подняла голову и простонала:

— Но это же в Калифорнии!

— Да, не самая идеальная расстановка, — промямлил я, — но мы всегда сможем устроить свидание где-нибудь на полпути.

— С твоим-то графиком? Не смеши меня.

Я что-то начал уставать от наездов — что вообще происходит? Сначала родители взбрыкивают, поскольку мой рабочий график не стыкуется с каким-то дурацким спектаклем, теперь этот вздор. Сама решила со мной расстаться — я же ничего дурного не делал! Женщина с Шарфом продолжала:

— Да, я не совсем честна, но просто… не хочу, чтобы все произошло так быстро, понимаешь?

Она протянула руку и погладила мое колено, рисуя на коже круги кончиками пальцев.

— Не знаю, понял ли ты, все так странно, я пытаюсь сдерживаться последние месяцы, потому что аспирантура на носу, а ты останешься здесь на своей каторге, но ты мне очень небезразличен. Представь, что ты заглядываешь в будущее, когда жизнь уже устроена, прекрасный дом, большая семья, ну все, о чем мечтаешь… А потом возвращаешься в настоящее, в душе по-прежнему видишь те картинки, но, как нарочно, сталкиваешься с массой мелких препятствий, и чудесное видение исчезает…

Ну зачем она все это мне говорит? Мой голос дрогнул, выдавая охватившие меня чувства:

— Иногда с этим ничего нельзя поделать, правда? Так уж жизнь устроена.

Женщина с Шарфом покусывала нижнюю губу:

— Тогда почему тебе просто не…

Она вздохнула и закрыла глаза.

— Нет, этого я у тебя не попрошу.

И накрыла лицо простыней. Недосказанное клубилось в темноте, не давая заснуть.

Через несколько месяцев в первый раз сорвался один из Инструментов. Это случилось при возвращении из Самого Унылого «Донатса» в Городе, когда Инструмент № 2 споткнулся и выплеснул кофе на рубашку.

— Бли-и-и-ин! — заорал он, уронил пакет с пончиками и в панике принялся отчищать пятно.

— Расслабься, приятель, всего-то несколько капель, — сказал я.

Реакция Инструмента № 2 показалась мне неадекватной: кофе был чуть теплый, парень ни в коем случае не мог обвариться, в конце дня начальство давно разошлось по домам, и никто ничего не заметит. Я спокойно шел к Банку, но остановился, почувствовав, что иду один. Обернувшись, я увидел, что Инструмент № 2 застыл на месте и отрешенно разглядывает пятно на рубашке. Пришлось вернуться.

— Слушай, это обычный кофе. Пятно отойдет без проблем. Если очень беспокоишься, отдай в химчистку, и все дела.

Инструмент № 2 печально покачал головой:

— Лучше уже не будет, правда?

Через секунду до меня дошло, что он говорит не о рубашке. Из глаз Инструмента сочилась безбрежная подавленность и опустошенность, и я понял, что нужно срочно измыслить нечто ободряющее.

— Не переживай, начинать всегда тяжело. Вот погоди, освоишь экселевские функции, привыкнешь к персоналиям в нашем департаменте…