Исаак Зингер - Последний Шлемель, или Рассказы мальчика, выросшего в Варшаве

Мы с Менделем, хоть и были закадычными приятелями, во всем соперничали друг с другом. Он завидовал мне, что мой отец раввин и что мы живем в квартире из двух комнат с кухней и балконом, и вечно старался доказать, что сильнее, умнее и начитаннее меня. Вот и теперь мне было необходимо придумать историю, которая была бы еще более захватывающей.

- У меня тоже есть тайна, которую я никогда тебе не рассказывал, вдруг выпалил я.

Татарские глаза Менделя загорелись лукавством.

- Какая еще тайна?

Мендель притворно ухмыльнулся и словно подмигнул кому-то невидимому.

- Я знаю Каббалу! - прошептал я.

Глаза Менделя сузились и превратились в щелочки.

- Ты? Откуда тебе знать ее?

- Меня отец учит.

- Разве разрешается учить мальчишку Каббале?

- Я не такой, как другие мальчишки.

- Да ну...! И чему же ты научился?

- Я могу сотворить голубей. Могу сделать так, что из стены польется вино. А могу прочесть заклинание и взлететь под небеса.

- А еще что?

- Могу шагать семимильными шагами.

- А еще?

- Могу стать невидимым. И могу превращать обыкновенные камни в жемчужины.

Мендель принялся крутить свой пейс. Если мои вечно были растрепаны, то его всегда были плотно скручены, словно два маленьких рога.

- Будь это все правдой, ты бы денег имел больше самого большого богача в мире.

- Верно.

- Так почему у тебя их нет?

- Нельзя использовать Каббалу ради собственной выгоды. Это очень опасно. Есть такое заклинание - скажешь его, и небо станет багровым, как огонь, море вспенится, а волны поднимутся до самых небес. И все звери утонут, а дома разрушатся, разверзнется бездна, и весь мир погрузится во мрак.

- И что же это за заклинание?

- Или ты хочешь, чтобы я разрушил весь мир?

- Н-нет.

- Вот вырасту и получу позволение от пророка Илии улететь в Святую землю. Стану жить там в развалинах и поджидать Мессию.

Мендель опустил голову. Он подобрал листок бумаги, валявшийся на земле, и стал складывать из него голубя. Я ждал, что он засыплет меня вопросами, но он упорно молчал. Пожалуй, я слишком расхвастался. Но Мендель сам виноват. Разве не он подначивал меня к бахвальству? Теперь я уже боялся сказанных слов: всем

известно - с Каббалой шутки плохи. Не ровен час, начнут сниться всякие кошмары.

- Мендель, мне домой пора, - сказал я.

- Хорошо, идем.

Мы направились к воротам, которые выходили на Мировскую улицу. Но теперь мы уже не обнимали друг друга за плечи, а шли врозь. Наш разговор не сблизил нас, а наоборот, отдалил. Почему так вышло? Я вдруг заметил, что одежда Менделя совсем ветхая и рваная. Левый ботинок просил каши, и из щели, как из пасти, торчали старые гвозди. Мы вышли на Мировскую улицу, повсюду валялись лошадиный помет, солома, выпавшая из крестьянских телег, гнилые фрукты, выброшенные торговцами. Между двумя городскими рынками стояло здание фабрики, на которой делали лед. Хотя еще не стемнело, на фабрике горел электрический свет. Быстро вращались колеса, двигались кожаные ремни конвейера, зажигались и гасли сигнальные лампочки. Но людей видно не было. Только слышны были жуткие звуки. Сквозь решетку под ногами мы могли видеть стоявшие в подвале баки с водой, которая потом превращалась в лед. Мы с Менделем немного поглазели на эти чудеса, а потом пошли дальше.

- А кто же ее кормит? - вдруг спросил я.

Мендель словно от сна очнулся.

- О чем ты?

- Ну, ту девушку в золотых туфельках.

- Там есть служанки.

Мы были недалеко от второго рынка, когда я вдруг увидел две медные монетки по шесть грошей, они лежали рядышком, словно кто-то их специально положил на мостовую. Я наклонился и поднял их. Мендель тоже их заметил и крикнул:

- Чур, пополам!

Я сразу протянул ему одну монету, но в то же время подумал, что, найди он на улице деньги, нипочем бы не стал со мной делиться.

Мендель повертел монетку и так, и сяк, а потом сказал:

- Если ты можешь превращать камни в жемчуга, зачем тебе шесть грошей?

Я хотел было ему ответить: а если твой отец награбил такие богатства, зачем шесть грошей тебе? Но что-то удержало меня. Я вдруг заметил, какая у моего приятеля желтая кожа и как выступают скулы. Что-то в его лице было особенное, но что, я не мог понять. Уши Менделя были прижаты, а ноздри раздувались, как у лошади. Рот искривился в завистливой усмешке, а глаза пытливо изучали меня.

- И что ты станешь делать со своими деньгами? Конфет накупишь? спросил он.

- Милостыню подам, - ответил я.

- Ага. Тогда - вон нищий сидит.