Марина Нефедова - Лесник и его нимфа

Он так посмотрел, что у нее внутри все упало.

– Ты мне ничего не должна, – и пошел дальше.

Лита догнала его, снова преградив дорогу.

– На меня нельзя обижаться, – сказала она с отчаянием. – Я больная, понимаешь? Я все лето пролежала в психушке. На идиотов не обижаются, понимаешь? Ты правильно сказал, что я дура… Прости меня… – добавила она уже совсем упавшим голосом.

Если бы он знал, что она сейчас сделала! В жизни она не могла ни у кого попросить прощения. То есть она знала, что виновата, она смотрела издалека на человека и мысленно, не произнося слов, мучилась. Но сказать это вслух – это было невозможно. И вот она произнесла это вслух.

Он выслушал всю тираду, не глядя на нее.

– Я ничего не помню… Извини, у меня контрольная, – и снова пошел вперед.

Лита пошла рядом. Когда они дошли до подоконника, она снова преградила ему дорогу и сказала:

– Я не уйду с этого подоконника, пока ты не возьмешь у меня деньги и не простишь меня. Здесь, между прочим, очень дует.

С этими словами она залезла на подоконник с ногами и села, уже не глядя на него, отвернувшись к окну.

Он ничего не ответил и пошел дальше. Лита осталась сидеть.

Здесь правда было очень холодно. Правда дуло из окна. Но Лита сказала себе, что все равно терять ей нечего. Пусть она сдохнет тут. Впереди была суббота. Значит, в понедельник уборщица обнаружит ее труп. Прекрасно.

Сначала мимо ходили какие-то люди. Потом, видимо, началась пара, Лита осталась одна. Она достала книжку и стала пытаться читать. Но ничего не понимала. Через некоторое время ее начало трясти от холода. На улице стемнело. Лита забыла завести часы, и они остановились. Она сидела, тряслась и смотрела в окно. Тряслась и сидела. Обычно ее спасало то, что от безнадежности она умела впадать в ступор. В анабиоз. Ей, наверное, можно было бы стать космонавтом для дальних перелетов. Лететь на Марс. Может быть, в этом ее призвание?

В какой-то момент Лита повернула голову – Лесник стоял напротив.

– Что так рано? – спросила Лита, боясь поверить, что он пришел.

– Пошли отсюда. Уже поздно.

– Как контрольная? Написал?

– Нет.

– Почему?

– Думал про то, что ты тут сидишь… Пойдем.

– Нет, сначала возьми деньги. И скажи, что ты меня простил.

Он ничего не ответил, но вдруг быстро – раз, взял ее на руки, снял с подоконника и поставил на пол. Она рванула было обратно, но он перегородил дорогу.

– Все, обратно уже нельзя.

Лита сделала несколько попыток прорваться к подоконнику, но он не пустил ее. Так они постояли напротив друг друга. Потом он взял ее сумку и просто сказал:

– Все, пошли, – и двинулся к лифту.

Лита послушно пошла за ним.

***

По дороге они говорили о всякой ерунде. Он спросил, куда она будет поступать. Лита вдруг серьезно ответила:

– У меня папа – физик-ядерщик. Он хотел, чтоб я шла куда-нибудь тоже в науку. На физфак, даже о физтехе для меня мечтал. Ну, с физтехом сейчас, слава Богу, все понятно… Ну, я и на физфак теперь уже не поступлю, хотя собиралась. Я до восьмого класса училась даже в физматклассе. Потом меня оттуда поперли, перевели в другой класс, для тупых. Бедный папочка… Так вот, когда я училась в классе для умных, папочка мне пытался вдолбить что-то из квантовой механики. Даже умудрился туда Высший Разум вплести. И знаешь, у него это так интересно получалось, что я в какой-то момент даже захотела заниматься наукой. И Высшим Разумом… Вообще по-настоящему заниматься наукой – это клево.

Она сделала несколько шагов в сторону, взяла в руки снег и стала лепить снежок.

– Ну так и что же квантовая механика? – мягко спросил Лесник.

– А ничего. – Она зашвырнула снежок в небо. Достала сигареты и закурила. Несколько минут они шли молча. Вдруг она с вызовом сказала: – Это, конечно, все замечательно. Бог, который создает Вселенную, которая повторяется в атоме. Высший Разум, красота, тра-та-та… Только какое отношение все это имеет ко мне? Высший Разум, Бог – сам по себе, а я сама по себе. В моей жизни его нет.

– Я послушал твою кассету, – вдруг неожиданно сказал Лесник. – Взял у соседей магнитофон.

– Да? И чего? – спросила она, стряхивая пепел ему под ноги.

– Я подумал, что очень странно – ты такая мрачная по жизни, а песни у тебя совсем другие… Это же твои песни?

– Ну да…

– При этом ощущение, что человек, который их написал, что он сделал это… от какой-то боли.

– Чего?

Он не ответил.

Они снова пошли молча. Лита глядела вниз и загребала снег ногами – просто само изящество. Наконец она сказала: