Эмиль Золя - Жерминаль (Перевод Н Немчиновой)

- Что с тобой, а? - крикнула она. - Неужто струсил? Неужто допустишь, чтобы твоих товарищей посадили в тюрьму?.. Эх, если бы не ребенок на руках, ты бы увидел!..

Эстелла, с визгом цеплявшаяся за шею матери, мешала ей присоединиться к Горелой и другим женщинам. А муж словно и не слышал ее упреков; тогда она ногой пододвинула к нему кирпичи.

- Ты что? Почему кирпичей не бросаешь? Или хочешь, чтобы я при всех плюнула тебе в лицо? Может, тогда духу наберешься!

Маэ, побагровев, принялся разбивать кирпичи и бросать обломки. Жена, стоя за ним, подхлестывала его, оглушала своими выкриками, натравливала: "Бей их! Бей!" - и судорожно прижимала к груди Эстеллу, словно хотела задушить ее. Маэ шаг за шагом подвигался вперед, все ближе к ружьям, взятым наизготовку.

За тучей осколков не видно было отряда солдат. К счастью для них, кирпичи ударялись слишком высоко, оставляя царапины на стене. Что делать? У капитана мелькнула мысль уйти. Отступить, показать спину? На его бледном лице вспыхнула краска стыда. Впрочем, это даже было и невозможно: стоит им двинуться, их растерзают. Брошенный кем-то осколок кирпича сломал козырек его кепи и сорвал лоскуток кожи со лба, - из ссадины потекли капли крови. Многих солдат ранило, и капитан чувствовал, что они вне себя, ибо инстинкт самозащиты заговорил в них с такой силой, что они могут внезапно выйти из повиновения. Сержант громко выругался от боли: ему чуть не вывихнули плечо, - кирпич ударился о него с глухим стуком, как валек о мокрое белье. Новобранца задели два раза: разбили ему большой палец на руке и так сильно ушибли правую коленку, что боль жгла его огнем; рекрут возмущался: долго ли еще терпеть такое нахальство? Один камень рикошетом попал ветерану в пах; лицо старого служаки сразу позеленело, ружье задрожало в тощих руках, и дуло вытянулось вперед. Трижды капитан готов был скомандовать: "Огонь!" - и не мог: страх сдавил ему горло. За несколько секунд, казавшихся бесконечными, в душе его произошла борьба: столкнулись его взгляды и долг военного, убеждения человека и понятия солдата. Дождь камней усилился, и капитан открыл рот, хотел крикнуть: "Огонь!" - но ружья вдруг заговорили сами, сначала раздались три выстрела, потом пять, потом начался беглый огонь, а потом прозвучал одинокий выстрел, когда уже воцарилась тишина.

Все остолбенели. Солдаты обстреляли толпу, она застыла в изумлении, еще не веря случившемуся. Но вот понеслись душераздирающие крики, а горнист затрубил сигнал - прекратить огонь. Началась безумная паника, дробный топот ног, растерянное бегство по вязкой грязи.

Бебер и Лидия упали друг возле друга при первых трех выстрелах девочке пуля попала в глаз, мальчику под левую ключицу, Лидию убило сразу, она не шевельнулась. А он корчился в предсмертных судорогах, обхватив ее обеими руками, как будто хотел обнять ее, как обнимал в той темной норе, где они провели последнюю ночь своей жизни. И Жанлен, как раз в эту минуту прибежавший из Рекильяра с заспанным, припухшим лицом, видел в облаке порохового дыма, как Бебер обнял его маленькую возлюбленную и умер.

Пять других выстрелов уложили Горелую и штейгера Ришома, - пуля попала ему в спину в то мгновение, когда он, повернувшись лицом к товарищам, взывал к ним; он упал на колени, потом повалился на бок и захрипел, умирая с глазами, полными слез. Старухе Горелой пробило горло, она рухнула с глухим стуком, как упавшее сухое дерево, и, бормоча последние проклятья, захлебнулась кровью.

А затем раздался залп, который очистил место на сто шагов от схватки, скосив зевак, потешавшихся над ней. Пуля ударила Муке в рот и, размозжив ему голову, опрокинула к ногам Захария и Филомены; их детей обрызгало кровью убитого. В то же мгновение упала и Мукетта - две пули попали ей в живот. Она увидела, как солдаты прицеливались в Катрин, в безотчетном порыве доброго сердца бросилась к ней, крикнув: "Берегись!" - и тут же с громким криком упала навзничь. Подбежал Этьен, хотел приподнять ее, но она слабо махнула рукой: не надо, мне конец. Потом в горле у нее заклокотало, но она все улыбалась Этьену и Катрин, как будто радовалась, что, умирая, видит их вместе.

Казалось, все было кончено, ураган выстрелов пронесся далеко, пули щелкали даже по стенам домов в поселке. И вдруг раздался последний запоздалый выстрел.

Маэ, пораженный в сердце, перевернулся и упал ничком в лужу, черную от угольной пыли.

Жена в ужасе нагнулась над ним:

- Что ты, старик? Вставай. Ты ведь так, ничего, да?