Борис Иванов - Сочинения. Том 1. Жатва жертв

Капитан смотрит на занавешенное окно.

— Как началась война, никому не объявлял благодарность… — Капитан продолжает думать. Скрипит пол, за фанерной перегородкой шуршит бумагой связист. — Лейтенант Чугунов! — свою короткую фигуру Махонин пытается сделать иллюстрацией к уставу строевой службы. — За умелое и мужественное выполнение ответственного задания объявляю вам благодарность.

Покачиваясь, летчик тоже изображает некое подобие строевой стойки:

— Спасибо, товарищ капитан.

Ответ вольный, но они друг другом довольны.

— В двух словах, как там?

Что делал и что видел он там, где отступают и откуда почти никто не возвращается? Помогал поиску частей: штабам корпусов найти свои дивизии, дивизии — свои полки. Сбрасывал вымпела, пакеты, приземлялся и взлетал где попало. Видел колонны войск, похожие на похоронные процессии, измученные маршами, бомбежками, бестолковщиной. Он запомнил капитана, которого должен был судить трибунал за то, что его рота оставила свои позиции где-то на Двине. И его возили с собой, потому что отступали и трибунал где-то затерялся. Можно ли считать его виновным, когда свои позиции без приказа покинули армии, — целые фронты продолжали отступать? И капитан, и трибунал не более песчинок, подхваченных ветром. Но если хаос не остановить, то его нужно, по крайней мере, осудить и заклясть. Если всех виновных не наказать, то все-таки нельзя допустить самой мысли, что нет виноватых.

Давно ли думали о войне так: не будь ее — не совершить славных подвигов, не показать в газетах мужественных лиц героев. Не будет войны — и не совершиться в жизни справедливости. Но он видел полк, уничтоженный на марше: шли по шесть в ряд — так и легли. Со славой или в бесславье погибла пехота? Говори что хочешь. Говори со славой — и это правда, шли в бой, труса не праздновали. Говори без славы — тоже правда: врага в глаза не видели. Еще до славы и бесславья нужно доехать, домаршировать, доползти. Вот как война пошла. И он на своей фанерке не воевал, а шмыгал, как вор, накрытый ночью.

— Хуже не бывает… Я не полководец. Но каждый… — Чугунов теряет спокойствие — спрашивает: «Где наша авиация? Куда вы, дорогие соколы, заховались?» Как пехоте ответишь! Отвечал. «Со мной, братва, не пропадете. В моей фанерке ни снаряд, ни пуля не застревают. Чудо — аппарат! А главное, невысоко летает…» На летчиков не в обиде, а на тех, кто повыше. За хвастовство, за липу, за якшанье с фашистами. Но, капитан, это уже по части комиссара… А я вижу, у нас перемены?

— Заметил? С воздуха «петляковых» разглядел? Или на земле уже?

— Когда сюда шел. Сколько «пешек»?

— Эскадрилья. «СБ» передали в другой полк. Где-то южнее базируется. На неделе жду еще две эскадрильи.

— Не думаю, капитан, что вы скоро станете майором.

Махонин рассмеялся.

— Иди, иди, а то столовую закроют.

С тарелкой поскребышей пшенной каши Чугунов опускается на стул. Столовка не освещается, керосиновая лампа горит на кухне, за окном раздачи. На кухне Луша и некий младший лейтенант. По ходу действия становится видно, что повариха этим лейтом не увлечена, а ухаживающий летун, если и потерял голову, то не от пламенной любви. Некрасивая Луша начеку. Подправляет волосы, кофточку и не без удовольствия, наверно, играет роль девицы строгого нрава. Лейтенант без воодушевления, но с упорством пытается найти в обороне слабые места. Забавно наблюдать, как и в этих делах важно сохранять свободу маневра. Луша то начинает наводить порядок на плите, то задает ухажеру вопросы, на которые он отвечает со злой скукой. Свой успех он полагает в сокращении дистанции. Но, когда ему кажется, что в этом он преуспел, Луша открывает огонь из всех видов оружия: меряет парня разгневанным взглядом, произносит наставления, приказывает покинуть кухню. Дистанция восстанавливается, и Луша смягчается.

Чугунов жует кашу и поглядывает на кухню. Если на свете есть место, которое он может назвать своим домом, то этот дом тут — в этом полку, в этой столовой. Усталость делает его спокойным, и он хочет воспользоваться передышкой — и выстроить свои мысли.

Он из того поколения, которое не столько жило, сколько жить готовилось. Сейчас он видит: люди действуют так, как будто продолжают выполнять учебные задания… Но чем дальше идет война, тем яснее становится: все пошло кувырком и будет так идти дальше. В тылу же с нетерпением ждут, когда же наконец всё пойдет согласно авторитетным предсказаниям. Капитан Махонин ждет, когда полк сформируется и он начнет воевать, как его учили на командирских курсах. Такие парни, как этот младший лейтенант, ждут, когда их бросят в бой. Они не сомневаются, что дела идут плохо лишь потому, что им еще не дали показать себя. Когда этого лейтенанта собьют еще до того, как он долетит до цели, он будет жить с обидой, если останется цел, будет считать: кто-то его сильно подвел. Что главное в опыте? Главное — итоги, которые можно из опыта извлечь. А где эти мудрые выводы?