Ладислав Фукс - Крематор

По радио звучала музыка; Копферкингель глядел то на рождественскую елку, то на кошку, тершуюся о его брюки…

— Бесценные мои, — опять заговорил он, — сегодня Сочельник, и Храм смерти закрыт. В нем пусто и голо. Там нет ни пана Дворжака, ни привратника Враны, который всю жизнь мучается печенью, ни даже несчастного Фенека с длинным ногтем на мизинце… он тоже встречает Сочельник дома… Что же касается пани Струнной и барышни Чарской… — он зачем-то прислушался к веселым рождественским колядкам, — если бы их похоронили в земле, то сегодня эти красавицы выглядели бы омерзительно. К счастью, их кремировали, поэтому прах давно находится в урнах, а души подыскали себе иные тела. В Храме смерти сейчас лежат и терпеливо дожидаются окончания праздников всего лишь двое усопших. Рождество нужно живым, а не мертвым, и печи сегодня не работают.

Между прочим, — улыбнулся он Мили, — по субботам они тоже холодные… Но вот в Сочельник крематорию надо бы работать, ведь это день Рождества, и кремаций в этот день должно быть как можно больше, чтобы больше душ освободилось, вознеслось в космические сферы и обрело новые тела. Вот разве что этим замечательным жареным карпам повезло, — добавил он.

Когда жареные карпы были съедены и тарелки убраны, пан Копферкингель положил перед собой газету — по радио как раз передавали «Пойдем мы вместе в Вифлеем» — и поставил на стол бутылку вина. Все чокнулись и выпили, однако сам отец семейства только слегка смочил губы.

— Символически, — объяснил он, — я ведь трезвенник. Но зато у меня чистая германская душа… Да-да, — подтвердил он, заметив удивленный взгляд Лакме, — так сказал Вилли. Избранный, отмеченный судьбой Вилли, — улыбнулся он своей рюмке, — который ужинает сегодня с Эрной в немецком казино на Розовой улице. Там еще дверь с тремя ступеньками перед входом и облицовка из белого мрамора… Вильгельм ужинает в изысканном обществе. Да, чуть не забыл, — обратился он к Лакме, которая слегка погрустнела, — в газете опять пишут о всяческих несчастьях. Например, о женщине, которая покончила с собой. — Он пробежал глазами небольшую заметку и стал читать ее вслух: — «Пятилетнюю девочку покусал цепной пес. Вчера во второй половине дня он сорвался с цепи, выскочил на улицу, где играли дети, и…» Смотри-ка, — удивился вдруг пан Копферкингель, — как же я его не заметил, это объявление? «Починка гардин и портьер («Иисус, Господь наш, мы будем качать тебя в колыбельке», — выводили по радио детские голоса), Йозефа Броучкова. Прага, Глоубетин, Катержинская, 7». Да, чтобы не забыть, — и он аккуратно сложил газету, — у нас что-то со шторой. Давай поправим ее, а потом уже займемся подарками. Наша квартира должна выглядеть безупречно.

Лакме встала и подошла к окну. Копферкингель со стулом в руках последовал за ней. Лакме взобралась на стул, приподнялась на цыпочки и поправила шторы и раздвигающий их шнур. («Хорошо», — одобрил ее действия Копферкингель, подергав за шнур.) Он помог Лакме спуститься, нежно обнял ее и провел рукой по белому кружевному воротничку.

— Ну вот, — сказал он, — а теперь пора приниматься за сладкое и за раздачу подарков. К сожалению, далеко не каждая семья может позволить себе такие дорогие подарки, как у нас, — ведь в нашей стране все еще существует нищета… Между прочим, Вилли уверял меня сегодня, что главное — это видеть цель. Думать о будущем. Думать о лучшей жизни для наших детей и для всех тех, кто придет следом за нами. Думать о счастье целого человечества. По-моему, — пан Копферкингель улыбнулся книжному шкафу, — по-моему, Вилли говорил очень убедительно…

Потом по радио запели «Уже родился наш Господь», и Копферкингель принес подарки, до поры до времени припрятанные в спальне. Лакме получила чулки, какой-то пахучий крем в большой банке с черно-золотой этикеткой и коробку конфет. Зине достались сумочка, коробка конфет и ноты «Траурного марша» Шопена. Мили же стал обладателем корзиночки пирожных, крохотного белого автомобильчика с красным крестом и черной подушечки, украшенной золотыми и серебряными кистями. А еще ему был вручен приключенческий роман «Смерть в джунглях».

— В феврале Вилли дал мне этот сверток, а сегодня вот написал, что пора, — объявил в столовой пан Копферкингель своей темноволосой Лакме, Зине и Мили. С Рождества миновало три месяца. — Итак… Я запрусь в моем любимом месте — в ванной комнате — и выйду, уже когда буду совсем готов. Несравненные мои, — обратился он ко всей семье, — пожалуйста, не стучите в дверь и ничего мне не говорите, я должен сосредоточиться. Держитесь от ванной подальше, а то как бы вам не испугаться моего вида, ведь первое впечатление наверняка будет жуткое!