Софрон Данилов: На лугу

— Да нет…

Хоть и отказывалась Татыйаас, всё же она чуть приподняла левую руку.

— Вот так, — Аян осторожно, кончиками пальцев, взял руку женщины, положил на руль. — Теперь другую, сюда. — Он повернулся боком и отодвинулся. — Сядь поближе.

Татыйаас села плотнее и, как ей казалось, стала управлять трактором. Но как только Аян отнял свою руку от руля, трактор качнулся вправо.

— Ой! — вскрикнула Татыйаас и так крепко ухватилась за руль, что её тонкие длинные пальцы побелели. Трактор на этот раз качнуло влево. — Куда пошёл? Аян!..

Аян просунул руку за спину женщины и, взявшись за руль, выправил трактор.

— Вот и всё! — засмеялся парень. — Говорил же, очень послушная машина. Куда повернёшь руль, в ту сторону и поворачивается. Правильно, правильно, вот так. Хорошо-о!..

Кээтии как увидела, что рука парня обнимает женщину, так глаза у неё округлились, она зажала себе ладонью рот, потом вдруг крикнула:

— Стойте!

Парень с женщиной мгновенно обернулись, а трактор двинулся прямо на большую полузасохшую иву на краю луга.

— Кээтии, что с тобой? — спросила Татыйаас.

— Говорю, стойте! Остановите!..

Аян остановил трактор.

Кээтии молча спрыгнула на землю и бросилась в сторону.

— Что это с ней? — Татыйаас взглянула на Аяна.

— Откуда мне знать? — пожал плечами парень. — Взгляни-ка, ты мне трактор чуть в лес не завела. Ну, держи руль. Направь вон в ту сторону, к нашим.

— А ты сначала выведи его на ровное поле.

Аян повернул трактор в сторону людей, скирдовавших сено, потом снова положил руки женщины на руль.

— Если идет прямо, руль не крути. Ну, веди сама.

Татыйаас никак не могла поверить, что такая тяжёлая железная машина послушна её рукам. Раньше она считала трактористов, шофёров людьми особенными. Бывало, увидит какую-нибудь девушку за рулём и думает: «Ну и девушка! Ай да огонь-девушка!» Оказывается, все могут водить машины, надо только подучиться. Вот ведь ведёт она сейчас трактор. Надо просто знать эти рычаги, педали, в моторе разбираться. Разве это ей не под силу? На пути попался то ли бугор, то ли кочка — трактор сильно тряхнуло. Аян опять просунул руку за спину Татыйаас, чтобы взяться за руль. Трактор снова тряхнуло, женщина чуть не упала на руль. Аян вовремя прикрыл его рукой, и будто обожгло его. Он почувствовал томящее тепло женского тела, прижатую к его руке тугую грудь, видел бездонные глаза, обрамлённые густыми чёрными ресницами. И, уже ничего не различая, словно в тумане, прижался губами к раскрытым губам женщины.

— Ой!.. Аян, не надо… — Татыйаас оттолкнула парня. — Люди увидят… Вон они скирдуют сено. Уже близко.

Татыйаас мгновенно отодвинулась на другой конец сиденья.

Аян помотал головой, пригладил рукой волосы и, не глядя на женщину, повёл трактор.

Люди, занимавшиеся уборкой сена, расположились на опушке леса, в тени высоких раскидистых лиственниц. Здесь стояла просторная выгоревшая, вылинявшая от солнца и дождей старая палатка. А чуть в стороне от неё, в распадке леса, — большой шалаш, похожий на древнюю урасу Ураса — конусообразное жилище. . В нём спят женщины, а в палатке — косари.

Уже начало августа, вечереет рано. К тому же сегодня небо быстро заволокло тучами. К дождю, что ли? Совсем недавно такое чистое, безоблачное небо стало свинцово-чёрным.

Люди, сидевшие вокруг костра, постепенно умолкли. Костёр прогорел, и теперь только при лёгком дуновении вспыхивали искры и взлетал пепел. Неожиданно быстро опустилась на землю ночь. Люди стали расходиться на ночлег.

В женском шалаше сегодня не слышно ни песен, ни смеха.

Поднялся ветер. Он прошёлся по лиственницам, тяжело задышал, обнимая шалаш, забрался внутрь его.

— Девчата, закройте вход: как дождь начнётся, зальёт нас, — раздался из тёмного угла голос Матуроны, пожилой женщины.

Вход прикрыли. Стало совсем темно.

— Дождь пойдёт? — тихо спросил кто-то.

— Если пойдёт, завтра съездим домой, — сказала Матурона, зевая. — Девки, не шумите. Давайте спать.

Все притихли, лишь было слышно, как то тут, то там шелестело сухое сено. Спать никому не хотелось.

— Пусть не будет дождя, — сказала Юйя, молоденькая тихая девушка. — Не люблю дождливое небо. Оно как будто плачет.

Юйя, ещё школьница, каждое утро, проснувшись, первой выбегает из шалаша посмотреть, какой день будет, и если небо ясное, возвращается вприпрыжку, кричит: «Ой, девочки, ну и солнце! Ослепительное!»

— Ух, девка, тоже мне придумала. Взрослая уже, а не понимаешь, что к чему, — проворчала Матурона и от досады причмокнула языком. — Дождь — это урожай. Без него засуха всё дотла высушит, тогда уж ни сена, ни хлеба, ни земляники тебе.