Эдвард Бульвер-Литтон - Призрак

Он с удовольствием услыхал шаги Мерваля на лестнице и открыл дверь.

- И это все, что вы сделали? - спросил Мерваль, небрежно посмотрев на работу своего друга. - Неужели для этого вы скрывались от светлых дней и звездных ночей Неаполя?

- Пока лихорадка продолжалась, я был ослеплен более блестящим солнцем и дышат сладостным ароматом более светлой ночи.

- Лихорадка прошла, вы соглашаетесь с этим. Хорошо; это по крайней мере признак здравого рассудка. Впрочем, гораздо лучше пачкать полотно в продолжение трех дней, чем делаться смешным на всю жизнь. Эта маленькая сирена...

- Довольно! Я ненавижу, когда вы произносите ее имя.

Мерваль подсел ближе к Глиндону, скрестил руки, вытянул ноги и собирался начать серьезные предостережения, как вдруг раздался стук в дверь и, не ожидая позволения войти, показалась отвратительная голова Нико.

- Здравствуйте, мой дорогой друг. Я хотел поговорить с вами. Гм... вы работали, как я вижу. Хорошо! Очень хорошо! Рисунок смел, много легкости в правой руке. Но подождите, хорошо ли исполнение?.. Не замечаете ли вы, что эта фигура не имеет контраста? Правая нога впереди; правая рука должна быть, очевидно, откинута назад. Но вот этот маленький мальчик прекрасен!..

Мерваль ненавидел Нико. Все утописты, реформаторы, все те, которые удалялись под каким бы то ни было предлогом от проторенного пути, были ему одинаково ненавистны. Но в эту минуту он охотно поцеловал бы француза. Он читал в выразительном лице Глиндона все отвращение и ненависть, которую он испытывал.

После восторга вдохновения и работы слушать человека, говорившего о пирамидальных формах, правых руках, правых ногах... видеть непризнаваемую мысль и слышать критику, оканчивающуюся похвалой мизинцу!

- Ба! - воскликнул Глиндон, закрывая свою работу. - Довольно об этом. Что вам нужно было сказать мне?

- Во-первых, - отвечал Нико, садясь на табурет, - во-первых, этот синьор Занони, этот второй Калиостро, критикующий мои учения... я не мстителен; как говорит Гельвеции, наши ошибки происходят от наших страстей; и я умею управлять собой, но ненавидеть из любви к человечеству есть добродетель; и я был бы в восторге, если бы мне представился случай донести на него и судить синьора Занони в Париже.

Маленькие глаза Нико злобно сверкали, он скрежетал зубами.

- Имеете вы какие-нибудь новые причины ненавидеть его? - спросил Глиндон.

- Да, - отвечал с бешенством Нико. - Да, я узнал, что он ухаживает за девушкой, на которой я намереваюсь жениться.

- Вы! О ком вы говорите?

- О знаменитой Пизани. Какая божественная красота! Она составит мое счастье, как только будет провозглашена республика, а республика наступит раньше конца года.

Мерваль со смехом потирал себе руки.

Глиндон покраснел от гнева и стыда.

- Разве вы знаете синьору Пизани? Говорили вы с ней когда-нибудь?

- Нет еще; но когда я на что-нибудь решаюсь, то быстро добиваюсь этого. Я скоро вернусь в Париж, мне пишут, что хорошенькая жена составит неплохую рекомендацию для патриота. Время предрассудков прошло. В Париже начинают понимать самые высокие добродетели. Я хочу привезти с собой прекраснейшую женщину во всей Европе.

- Остановитесь!.. Что вы хотите делать? - воскликнул Мерваль, хватая Глиндона за руку.

Возмущенный художник хотел броситься на француза со сверкающими глазами и сжатыми кулаками.

- Милостивый государь, - проговорил Глиндон сквозь зубы, - вы не знаете, о ком говорите. Уж не предполагаете ли вы, что Виола согласится на ваше предложение?

- Конечно, нет, - отвечал Мерваль, глядя в потолок, - по крайней мере, если она найдет что-нибудь лучше.

- Лучше! - воскликнул Нико. - Вы меня не понимаете. Я, Жан Нико, предлагаю руку Пизани... собираюсь жениться на ней! Другие могут делать ей более лестные предложения, но я не знаю никого, кто бы собирался сделать ей такое почетное предложение. Я один готов проявить жалость к ее одиночеству. К тому же, согласно новому порядку вещей, который устанавливается во Франции, я всегда могу избавиться от жены, если того захочу. У нас будут новые законы о разводе.

- Не думаете ли вы, что итальянская девушка... а кажется, нет страны на свете, где бы молодые девушки были душевно чище, несмотря на то что они довольствуются, когда делаются женщинами, более философскими добродетелями... что итальянская девушка предпочтет предложению художника щедрость и покровительство какого-нибудь князя?

- Нет, я лучшего мнения о Пизани, чем вы; я поспешу представиться ей.