Эдвард Бульвер-Литтон - Призрак

- У Тальена всего лишь одна голова, которая принадлежит телу калеки, молвил Пэйян, чья свирепость в преступлении, как и у Сен-Жюста, сочеталась с талантами весьма неординарного свойства. - Не лучше ли было бы снять эту голову? Пока что можно попытаться перетянуть его на нашу сторону, подкупив его, а затем, в подходящий момент, когда он останется один, расправиться с ним. Он может ненавидеть тебя, но он любит _деньги!_

- Нет, - сказал Робеспьер, занося в список имя Жана-Ламбера Тальена неспешной рукой, выводя с неумолимой четкостью каждую букву. - Эта голова _необходима для меня!_

- У меня здесь _небольшой_ список, - мягко произнес Кутон. - _Очень_ небольшой список.

Ты имеешь дело с Горой; нужно преподать несколько уроков Равнине {Гора - в период Великой французской революции название якобинской группировки Конвента, занимавшей верхние скамьи. Внизу располагались жирондисты Равнина.}. Эти умеренные подобны соломе, уносимой ветром. Вчера они выступили против нас в Конвенте. Немного террора, и мы сможем повернуть флюгер в другую сторону. Жалкие создания! Я не желаю им зла; я буду оплакивать их. Но превыше всего дорогое отечество!

Грозным взглядом Робеспьер буквально впился в список, врученный ему человеком с чувствительным сердцем гуманиста.

Вот поистине точный выбор! Люди, чьи достоинства не настолько велики, чтобы жалеть о них. Наилучшая политика, чтобы избавиться от остатков этой партии. Некоторые из них к тому же иностранцы - прекрасно, у них нет родителей в Париже. Жены и родители начинают подавать на нас в суд. Их жалобы мешают нормальной работе гильотины!

- Кутон прав, - сказал Пэйян. - В моем списке имена тех, кого будет безопаснее схватить среди толпы, собравшейся на празднество. В его списке те, кого мы сможем, действуя осмотрительно, передать в руки закона. Я думаю, он должен быть подписан незамедлительно.

- Он уже подписан, - сказал Робеспьер, из любви к порядку переставив перо на чернильном приборе. - А теперь займемся более важными делами. Смерть этих людей не вызовет волнений: однако Колло д'Эрбуа, Бурдон Дэ Луаз, Тальен, - это последнее имя Робеспьер произнес с каким-то всхлипывающим придыханием, - они стоят во главе партий. Для них и для нас это вопрос жизни или смерти.

- Их головы послужат скамеечкой для ног у твоего курульного кресла, произнес полушепотом Пэйян. - Нет никакой опасности, если мы будем действовать смело. Все судьи и присяжные отобраны тобой лично. В одной руке ты держишь армию, в другой - закон. А твой голос имеет власть над людьми.

- Бедными и добродетельными людьми, - пробормотал Робеспьер.

- И даже если, - продолжил Пэйян, - мы не сможем осуществить твой план во время празднества, мы не должны отказываться от тех средств, которые все еще в нашей власти. Подумай! Анрио, генерал французской армии, даст тебе солдат для проведения арестов; клуб Якобинцев - людей, которые одобрят твои действия; неумолимый Дюма - судей, которые никогда не вынесут оправдательного приговора. Мы должны действовать решительно и смело!

- Именно это мы и делаем! - воскликнул Робеспьер с внезапной страстью и с силой ударил рукой по столу, поднимаясь из кресла. Его голова напоминала голову кобры, готовой к смертельному броску. - Когда я вижу все те многочисленные пороки, которые революционный вихрь смешал в одну кучу с гражданскими добродетелями, меня пробирает дрожь от страха быть запятнанным в глазах потомства из-за близости ко всем этим патологическим типам, проникшим в ряды искренних защитников человечности. Что - они думают растащить страну подобно награбленному добру! Я благодарен им за их ненависть ко всему достойному и добродетельному! Эти люди, - он схватил список Пэйяна, - это они, а не мы провели разделительную черту между собой и патриотами Франции.

- Верно, мы одни должны править страной! Другими словами, государству необходима единая воля, - пробормотал Пэйян, делая практический вывод из неумолимой логики слов своего коллеги!

- Я пойду в Конвент, - продолжал Робеспьер. - Я слишком долго отсутствовал - чтобы не внушать слишком сильный страх Республике, которую создал. Прочь все сомнения и угрызения! Я подготовлю народ! Я уничтожу предателей одним своим взглядом!

С вселяющей ужас твердостью оратора, который никогда не ошибается, он говорил о силе морального чувства, подобно воину, без страха идущему на пушки. В этот момент его прервали: ему принесли письмо; он распечатал; лицо его внезапно осунулось, по телу пробежала нервная дрожь; это была одна из тех анонимных угроз, при помощи которых ненависть и месть пока еще остающихся в живых для устрашения пытала этого распорядителя смерти.