Эдвард Бульвер-Литтон - Призрак

- Я хочу возвратиться вместе с вами, - сказала женщина со слабой улыбкой на бледном лице.

- Как! Вы оставили мужа в безоблачный период Революции, чтобы возвратиться к нему среди ее грома и бурь? - сказал незнакомец с удивлением и некоторым упреком.

- Я уехала потому, что дни моего отца были сочтены; потому, что у него не было другого спасения, кроме бегства в другую страну; потому, что он был стар и беден и, кроме меня, у него никого не было; потому, что мой муж не был тогда в опасности, а мой старый отец был! Теперь он умер, и мой муж в опасности. Обязанности дочери окончились, обязанности жены снова призывают меня.

- Пусть будет по-вашему, гражданка. Я выезжаю на третью ночь, считая сегодняшнюю. Вы еще можете изменить решение.

- Никогда!

Мрачная улыбка промелькнула на лице незнакомца.

- О, Гильотина, - вскричал он, - сколько добродетелей ты выявляешь!

И он продолжал путь, говоря сам с собой, затем крикнул гондолу и вскоре плыл уже по тесным водам Большого канала.

V

Виола сидела у открытого окна. Внизу сверкала широкая гладь канала, отражая холодные, но яркие лучи зимнего солнца. И не один галантный кавалер заглядывался на это прелестное личико, проплывая мимо в гондоле.

Наконец одно из этих темных суденышек остановилось посреди канала, и сидевший в нем устремил взгляд на дворец. Он сделал знак, и гребцы причалили к берегу. Иностранец вышел из гондолы и поднялся по широкой лестнице во дворец.

Слуга вошел в комнату и протянул Виоле карточку с текстом на английском языке: "Виола, я должен Вас видеть! Кларенс Глиндон".

О да, Виола была очень рада его видеть, рассказать ему о своем счастии, о Занони, показать ему своего ребенка! Бедный Кларенс! Она не вспоминала о нем до сих пор, как забыла и всю свою прошлую жизнь, свои мечты, надежды, волнения, обманчивую сцену, шумную толпу и аплодисменты.

Он вошел. Виола вздрогнула при виде его - так изменилось его мрачное чело, его решительные черты, на которых было запечатлено страдание. Его наружность не напоминала более того блестящего и легкомысленного художника и ее поклонника, которого она знала. Его костюм был прост и небрежен. Испуганный, отчаянный и свирепый вид сменил изящную серьезность, характерную прежде для молодого любителя искусства, мечтателя, стремившегося к таинственному знанию.

- Это вы! - сказала она наконец. - Бедный Кларенс, как вы изменились!

- Изменился! - отрывисто сказал он, садясь рядом с нею. - А кому я обязан этой переменой, как не колдунам и демонам, которые овладели вашим существованием так же, как и моим? Виола, выслушайте меня! Несколько недель тому назад я узнал, что вы в Венеции. Под разными предлогами и подвергаясь бесчисленным опасностям, я явился сюда, рискуя свободой, а может быть, и жизнью, если мое имя узнают в Венеции, чтобы предупредить и спасти вас. Я изменился, говорите вы. Изменился внешне, но что значит эта перемена в сравнении с внутренними мучениями? Примите мой совет, пока еще есть время.

Низкий, замогильный голос Глиндона испугал Виолу еще более, чем его слова. Бледный, худой, расстроенный, он казался выходцем с того света, явившимся поразить ее ужасом.

- Как! - сказала она наконец слабым голосом. - Что за дикие, страшные слова я слышу? Разве вы можете...

- Слушайте, - перебил Глиндон, кладя на ее руку свою холодную как лед, - слушайте! Вы слышали старинные рассказы о людях, соединившихся с дьяволами, чтобы приобрести сверхъестественные познания. Эти рассказы не басни, такие люди существуют. Их радость состоит в увеличении числа таких же несчастных, как они. Если их ученики не выдерживают испытания, то демоны овладевают ими, даже в этой жизни, как овладели мною; если они его выдерживают, то горе, вечное горе им! Есть другая жизнь, в которой никакие заклинания не могут ни отогнать духа зла, ни усладить их муки. Я приехал из страны, где кровь льется потоками, где смерть стережет лучших людей, где царствует гильотина, но все эти опасности, которые могут угрожать человеку, ничто в сравнении с этим ужасом, который превосходит смерть.

Тогда Глиндон в кратких и резких выражениях рассказал, так же как Аделе, все подробности своего посвящения. Он описал, в словах, которые заставили похолодеть кровь Виолы, появление бесформенного Призрака, глаза которого иссушали мозг того, кто его видел. Раз увидав, его нельзя было более изгнать. Он являлся по своей воле, внушая мрачные мысли, возбуждая странные соблазны. Он исчезал только среди сцен безумного возбуждения; уединение, стремления души к добродетели вызывали его присутствие.