— Значит, ты приедешь только завтра? — спросила она, никак не отреагировав на мое замечание.
— У меня другие планы, — ответил я.
Она молчала.
— Следовательно, я могу убрать рождественскую елку, — констатировала она.
— Убери, — согласился я и разозлился: «Вот она какая! Для нее главное — чтобы не подметать с ковра упавшие иголки».
— Ты сердишься, что Гонзик разбил себе голову, а я тебе ничего не сказала? Но, понимаешь, я боялась, что ты опять будешь сердиться…
— Опять? Ну что ты! Настоящий мальчишка должен ходить в царапинах и синяках. Мы же не хотим, чтобы из него вырос нюня.
Она засмеялась.
— Почему ты смеешься?
— Просто так, — сказала она.
— Вижу, у тебя хорошее настроение.
— Ты угадал…
— Так я не буду тебе его портить. Кроме того, у меня мало времени.
— Да, — сказала она чуть слышно, — я знаю и не стану тебя задерживать. Ну, будь здоров!
В ее голосе прозвучало что-то такое, что не только растопило мою злость, но и заставило проговорить против собственной воли:
— Яна…
На другом конце провода послышалось тихое всхлипывание. Я был растроган, и все мои намерения оставаться гордым и неприступным рассыпались, как карточный домик.
— Яничка, что с тобой?
— Я… Я… Почему ты не приедешь?
Если бы она призналась мне в любви, то даже это не прозвучало бы более трогательно. Заикаясь от волнения и радости, я пробормотал что-то о массе дел и ребятах, которые остались заниматься, о том, что я не могу срывать их планы.
— А что, если я приеду к тебе? — предложила она вдруг. — Только на один вечер, а ночью уеду обратно. Думаю, что два-три часа, проведенные со мной, не нарушат твоих планов.
У меня екнуло сердце. Как я ждал, чтобы она ко мне приехала! У нее будто был радар, воспринимающий мои желания. Стоп! А как же день рождения Ирены?.. Нет, лучше Яне не приезжать.
— Наверное, это нецелесообразно, «анютины глазки».
— Нецелесообразно? — переспросила она, будто не расслышала.
— Да… Стоит ли ехать в такую даль ради одного вечера?
— Ради одного вечера? — опять переспросила она.
Я почувствовал, как на лбу у меня выступил пот.
— Ведь через неделю я приеду, а после экзаменов опять будут каникулы… Алло, ты меня слышишь?
Яна молчала. Потом в трубке раздались длинные гудки. Что же делать? Позвонить ей? А зачем? И я повесил трубку. К тому же здравый смысл подсказывал мне, что она осталась бы здесь не только на один вечер. Пришлось бы снимать номер в гостинице, а потом… В общем, я сам ни за что бы ее не отпустил.
Я возвратился в комнату. Зденек как раз читал Йозефу нотацию, что его «самостоятельные занятия» вносят раскол в наши ряды, сбивают рабочий настрой, что, в то время как мы штудируем материал, он… В этом месте Зденек прервал свой монолог и посмотрел на меня. В его глазах отразилось глубокое понимание, ибо только мужчины до конца понимают мужчин.
— Тебе пришлось поклясться, что в академии объявлен карантин из-за гриппа? — спросил он сочувственно.
— Нет. Но мне пришлось отговорить ее от поездки…
В субботу к вечеру в общежитии неожиданно появился Лацо. Он сиял, как нарисованное Гонзиком оранжевое солнышко. Ирена его тоже пригласила, и он, так же как и мы, пришел к выводу, что небольшая разрядка нам не повредит.
— А Вера знает об этом?
— У моего депутата столько забот со своими избирателями…
Я бросился ему на шею, последние угрызения совести исчезли. Впервые мы отправились на развлекательное мероприятие все вместе.
— Только бы там не было телевидения! — притворно беспокоился Зденек.
Телевидения там не было. Зато были друзья Ирены из театра и сокурсники до академии. В небольшой квартире царила радушная атмосфера, звучала музыка, слышались веселые голоса. Лацо покорил всех своим виртуозным мастерством, Зденек неплохо спел несколько моравских песен, а Лудек прочитал знаменитый монолог Гамлета. Ирена нас знала, а вот ее друзья были удивлены: они, видимо, полагали, что нас ничего, кроме военной службы, не интересует. Только Йозеф сидел тихий и замкнутый. И я заметил, как он украдкой бросал взгляды на Ирену.
Это был действительно прекрасный вечер, но у меня он оставил горький привкус. Вероятно, привкус этот ему придали последующие события.
«Наверное, это нецелесообразно, «анютины глазки»…» Связь прервалась, но дождь с мучительной настойчивостью выстукивал по стеклу: «Не-це-ле-со-об-раз-но… Не-це-ле-…»
Разве можно использовать такое слово, когда речь идет о любви? Как мы дожили до этого? А ведь было время, когда я ехала к нему в такую даль только для того, чтобы постоять с ним один час у ворот. И он мчался ко мне на поезде, на попутных машинах, шел ночью через лес, чтобы потанцевать со мной хоть несколько минут. Разве это было целесообразно?
Читать дальше