Райдо Витич - Кандагарский излом

Мне стало обидно до слез, что он не понимает элементарного. Мои слезы подействовали на всю компанию странным образом. Ребята смущенно переглянулись и испарились в темноте, словно их и не было. Павел шагнул ко мне и обнял, отер влагу с лица, убирая заодно непослушные прядки со щеки:

— Я с тобой, я всегда с тобой, только не плачь, никогда больше не плачь.

В глухом голосе было столько боли и печали, нежности и любви, что я не сдержалась и обвила шею Павла руками, крепко прижавшись к его груди:

— Так будь со мной, пожалуйста, будь.

— Олеся… — и вдруг пропел шепотом: «Олеся, Олеся, Олеся — так птицы кричат, так птицы кричат в поднебесье, Олеся. Останься со мною, Олеся, как сказка, как чудо, как песня»…

Я не знала нежности большей, чем подарил мне Павел. Он не ласкал — он упивался, он не брал — он дарил. Все неприятности, обиды, горе, страхи исчезли за завесой его любви, растворились, как звезды в небе. Он возродил меня, наполнив жизнь новым смыслом. Он, только он — его глаза, губы, руки, тело властвовали надо мной, всецело поглотив и растворив в себе. Так соединяются любя, так любят, соединяясь, сплетаются не только телом, но душой.

— Давай поженимся, — предложил Павел утром.

— Так вроде уже… — улыбнулась я, поглаживая родимое пятнышко на его груди.

— Я серьезно, Олеся. Подадим рапорт и официально распишемся.

Я была не против, наоборот, очень даже за, но по наивной глупости своей хотела сначала услышать страстное признание в любви. Я еще не понимала, что оно уже было.

— Не хочешь?

— Мне кажется, мы торопимся.

— Боишься стать вдовой?

Меня подкинуло, и лицо исказила судорога:

— Не смей! Никогда не смей даже думать об этом! — Я ударила его по груди кулачком, он прижал его ладонью и рывком подтянул меня к себе:

— Прости, пожалуйста. Я не хотел волновать тебя… Я всего лишь хотел сказать, что не погибну, никогда не оставлю тебя…

Я плакала, слушая его неуклюжие объяснения, крепко сжимая его в объятиях:

— Ты у меня один. Все, что у меня осталось, это ты.

— Но замуж за меня не хочешь, — напомнил он.

Я опять стукнула его кулачком по груди: упрямец.

Он рассмеялся:

— Женский бокс? Давай, я научу тебя паре приемов? Они могут пригодиться, Олеся.

— Хочу, — вытерла слезы. — В следующий раз, если заикнешься о плохом, я тебя быстро в порядок приведу.

Павел нежно погладил меня по волосам. Ему ничего не надо было говорить — за него говорили его глаза.

Я от души потянулась, стоя у умывальника. В моих глазах еще жила нега прошедшей ночи, лицо, смягченное безмерным счастьем, украшала довольная и чуть лукавая улыбка.

— Ишь, кошка сытая, — хохотнула появившаяся с полотенцем Галка. — Поздравить, что ли?

— Поздравь, — неожиданно мурлыкнула я.

— Ну-у… удачи, — пожала та плечами, слегка озадачившись.

— Чего светишься? — полюбопытствовала Вика.

— Па-аша-а, — протянула я и, подперев подбородок кулаком, с блаженной улыбкой уставилась на подругу. Та нахмурилась:

— Кто еще знает?

— А что? — Я даже немного обиделась, что она не разделяет моей радости.

— Головянкин узнает, он твоего Пашку сгноит.

— Да шел бы он! Какое он имеет право вмешиваться? — посерьезнела я и напряглась, понимая, что с него действительно станется.

— Ох, Олеська, — ткнулась мне в плечо подруга. — Что ж ты невезучая такая?

— Я везучая! — процедила, внутренне холодея. — У меня есть Павел. И пока он жив, жива я. Пока жива я — жив он. Я отмолю его у смерти, заберу, слышишь?! И не смей думать плохое, говорить мне. Не зови смерть и беду раньше времени!

— Конечно-конечно, прости, Олесенька. — Подруга погладила меня по руке. — Мы вместе. Один за всех и все за одного.

— Да, и не иначе.

Вечером Павел притащил мне кассетник, поставил очень красивую мелодию:

— Ребята достали запись Криса де Бурга. «Женщина в красном». Говорят, он посвятил эту песню своей жене, единственной любимой женщине в своей жизни. Слышала?

— Нет.

— Про тебя.

— У меня даже красной кофты нет, не то что платья, — рассмеялась я, довольная близостью любимого. Его объятия — все, что мне было нужно. Они превращали мимолетность нашего счастья, зыбкость отношений в нечто реальное, монументальное. Он рядом, его руки обнимают по-настоящему, я чувствую, как бьется его сердце, чувствую запах, исходящий от кителя, вижу глаза Павлика. И прочь все страхи, навеянные Викой.

— Я куплю. Шикарную красную кофту.

— Где?

— В «Березке». На чеки.

— Зачем? — рассмеялась я над прихотью любимого.