Сэр Элифаз был худой старик с хищной ястребиной головой, держащейся на длинной красной шее. Двухцветные рыже-седые волосы обильно росли вокруг его макушки, на бровях, по всему лицу и на тыльных сторонах ладоней. Под просторным синим саржевым костюмом на нем была синяя же мягкая рубашка с отложным воротничком, и все это в сочетании со свободно распущенным большим черным галстуком намекало на гуманитарную образованность и некоторую утонченность. Его манеры были изысканно вежливы. Мистер Дэд, плотный, живой тип с серебряной сединой, проворно-настороженный в движениях, этакий промышленный фокстерьер из Мидленда, надел к этому завтраку обычный утренний костюм, отличавшийся только бронзово-коричневым жилетом, обшитым светло-коричневой тесьмой. Мистер Фар в своем сером норфолкском фланелевом костюме выглядел довольно крупным мужчиной; у него было большое, круглое, белое, гладко выбритое лицо и беспокойные руки; было похоже, что в нагрудном кармане у него скрывается записная книжка или похожий на нее предмет.
Три джентльмена с видом ценителей расправлялись с омаром и, обмениваясь обрывочными фразами, осторожно подходили к теме, о которой они собрались здесь поговорить, а именно: о несчастьях, обрушившихся на мистера Хаса, и об их собственном отношении к будущему его школы.
— Что касается меня, то я не думаю, что здесь имело место неудачное стечение обстоятельств, — сказал мистер Дэд. — Я так не считаю. Это явный просчет, если вам угодно.
— В некотором смысле это так… — неопределенно произнес мистер Фар и взглянул на сэра Элифаза.
— Если голова у человека привинчена на месте… — заметил мистер Дэд и с азартом принялся за аппетитную клешню. Мистер Дэд часто использовал в разговоре экономные неполные предложения.
— Я не могу удержаться от мысли, — сказал сэр Элифаз, поставив свой стакан и тщательно вытерев усы и брови, прежде чем покончить со своей порцией омара, — что человек, который, словно сирота или вдова, передает свои дела адвокату, либо совершенно лишен здравого смысла, либо легкомысленен. Я никогда в своей жизни не встречал адвоката, способного надежно и прибыльно вложить деньги. Это могут церковники разного рода, женщины, дикари, маньяки, преступники… но адвокаты — никогда!
— Я знавал нескольких ловких дельцов среди священников, — рассудительно добавил мистер Дэд. — Особенно один был — ну просто кремень! Эту публику часто недооценивают.
— Совершенно очевидно, — продолжал свои рассуждения сэр Элифаз, — что адвокат не может быть толковым инвестором. Он живет вне реального мира в маленьком грязном офисе при какой-нибудь антикварной правовой конторе, чье оборудование вышло из моды пятьдесят лет назад; его среда обитания состоит из жестяных коробок с намалеванными на них именами умерших или потерявших репутацию клиентов; он вынужден ходить в суд с его огороженными скамьями и людьми, одетыми в мантии и парики из конского волоса, и воспринимать это всерьез. Ему не приходится сталкиваться ни с кем, кроме людей, попавших в ненормальные обстоятельства, людей, объятых завистью или страхом, людей, подвергшихся шантажу, мошенников, пытающихся скрыться от закона, сумасшедших, сутяг и обойденных наследников. Единственные вложения, которые ему доводится обсуждать, это подозрительные вложения. И естественно, он теряет чувство соразмерности. Естественно, он становится болезненно недоверчивым. И когда клиент просит его предпринять какие-то реальные действия, он путается и впадает в авантюры.
— Это ясно, — согласился мистер Дэд. — И тут мы обнаруживаем, что бедняга Хас передал все свои дела…
— Вот именно, — сказал сэр Элифаз и наполнил свой стакан.
— За последние два года он сильно переменился, — заметил мистер Фар. — Война заставила его терзаться только одной мыслью…
— Нельзя позволять себе такое! — воскликнул мистер Дэд.
— И даже до войны… — вставил мистер Фар.
— Да, заметны были перемены, — сказал сэр Элифаз. — Он увлекся теориями образования.
— Это дело не для директора школы, — заметил мистер Фар.
— Мы всегда хотели создать большую школу с научно-техническим уклоном, — сказал сэр Элифаз. — А он ввел элементы логики в обычное преподавание английского — вопреки моему мнению. Он приохотил некоторых мальчиков к чтению философских книг.
— Единственное, чего он добился, — сказал мистер Фар.
— Я никогда нс поддерживал его страсть к преподаванию истории, — пожаловался мистер Дэд, — он просто помешался на ней. И чем дальше, тем больше. К счастью, теперь с этим покончено. Но он даже не спорил с нами по этому поводу. Он постоянно подавлял нашу волю. У него была такая манера смотреть… Но мы никогда не собирались превращать Уолдингстентон в историческую школу.
Читать дальше