Иван Беркутов - Собибор. Восстание в лагере смерти

И снова в этом очередном приказании была своя логика. Да, Ханна знала, что в местах массового скопления людей часто возникают болезни, которые распространяют вши, блохи и прочая нечисть. Логика, порядок… Значит, нужно было смириться и с этим новым унижением, с утратой волос – этой части тебя самой. Такой же важной части, как одежда.

Однако у нее еще оставались силы, чтобы держаться с достоинством и делать вид, что ничего особенного не происходит. Она села на лавку, вынула из волос удерживавшие их шпильки, тряхнула головой. Никаких зеркал на стенах барака не было, поэтому она не могла видеть человека с машинкой, который сзади подошел к ней и начал стричь ее волосы. Поворачивая голову по его приказу то вправо, то влево, она видела лишь его ноги в грубых лагерных брюках, и такие же грубые ботинки на ногах. Да, ее стриг заключенный – скорее всего, такой же еврей, как она сама. Впрочем, об этом можно было только догадываться: человек с машинкой молчал, за все время она услышала от него лишь несколько слов. И она знала, почему люди с машинками такие молчаливые: еще садясь на лавку, она заметила стоявшего у стены здоровенного полицая в черной форме, с кнутом в руке. Вид у кнута был очень зловещий, и не было сомнений, что полицейский привык им пользоваться.

Краем глаза она видела, как рядом стригут волосы у других женщин и детей. Роскошные шиньоны, рыжие и черные локоны, седые пряди, детские косички и мальчишечьи вихры перемешивались на полу. И снова она видела ту же картину, что возле тележек во дворе: лагерные служащие сноровисто собирали волосы вместе, складывали их в мешки.

Ханна провела ладонью по своей стриженой голове. Недалеко было окно, в котором кое-что отражалось. Она присмотрелась, и увидела собственное отражение. Повернулась так, сяк. С улыбкой сказала, ни к кому не обращаясь:

– А мне так даже лучше. Вот не знала…

Процедура стрижки подошла к концу. Под низкими сводами барака разнесся голос немецкого офицера:

– Теперь вы можете идти в душ и после этого пройти в отведенное вам помещение. Не спешите, вы все успеете помыться.

Эти слова оказали на женщин прямо противоположное действие. Они поспешили к дверям «душевой» – они виднелись в дальней стене помещения. Спешили так, словно давно мечтали об этом лагерном душе. Или они боялись, что на всех воды не хватит?

Возле дверей сразу возникла толчея. Самые нетерпеливые женщины спешили попасть внутрь, отталкивая остальных. Ханна, разумеется, не спешила. Шла, сдавленная телами соседок. Это было неприятно, даже противно, но она надеялась, что сейчас все закончится – они войдут в душевую, каждая встанет под свою струю воды…

И вот она оказалась внутри. Да, помещение было похоже на душевую. Вдоль стен располагались краны, тут же стояли бочки с водой. Испуг, сжавший сердце Ханны, немного прошел, и она смело направилась в глубину помещения. Тут она заметила маленькое окошечко под самым потолком. Интересно, для чего оно здесь? И где мыло? Или им мыло не положено?

Видимо, и остальные задавались теми же вопросами. Внезапно дверь заскрежетала и плотно закрылась; слышно было, как снаружи лязгнул засов. Их заперли! И тут вдруг Ханна почувствовала, что ей трудно дышать. Воздух здесь был какой-то другой. И запах… Чем это пахнет? Так пахло на узких улицах, если машины стояли в пробке…

Горло сдавило, она закашлялась. Дышать было так трудно! Тут она заметила клубы бурого дыма, которые расползались из углов помещения. Кашель раздавался со всех сторон. Она увидела, как одна девочка осела на пол. Ее мать пыталась удержать ребенка, но не смогла, и тоже упала.

И тут она поняла! Это не душевая! Это газ! Наверно, он поступает откуда-то снизу. Это газовая камера! Их всех хотят отравить! Они все умрут!

Она закричала – непонятно, что, непонятно, кому. И все вокруг кричали. А некоторые уже не могли кричать – они падали на пол, одна за другой. Первыми потеряли сознание дети, теперь умирали женщины. Вот и Магда упала… Ханна, как видно, была крепче других – она еще держалась. Последним усилием она подняла глаза к единственному светлому пятну в этой камере – к окошку. И увидела в нем лицо какого-то мужчины в очках. Он внимательно разглядывал все, что происходило в камере. Наверное, это был немец – кто же еще? Ханна хотела крикнуть ему последнее проклятие, но силы уже оставили ее. И она тоже свалилась на пол…

…Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер оторвался от смотрового окошка и повернулся к сопровождавшим его офицерам из охраны лагеря.