Такэси Кайко - Гиганты и игрушки

Между тем дело, которое я затеял под впечатлением случая с Кэрол, приняло неожиданный оборот. Примерно через неделю после того, как от мисс Хельги пришло второе письмо, мне вдруг позвонил секретарь господина Ота и передал, что его патрон хочет срочно меня повидать. Вечером того же дня за мной прислали машину. Шофер привез меня в отель и сказал, что господин Ота ждет в ресторане. Администратор тут же ему позвонил, и бой провел меня в отдельный кабинет. Господин Ота сидел один за накрытым столом. Роскошный обед начался с мартини и кончился коньяком.

Казалось, господин Ота излучает тепло и радушие.

— Я слышал, что вы уделяете моему сыну много внимания, и мне захотелось отблагодарить вас, — начал он.

Впрочем, как выяснилось позднее, пригласил он меня совсем не для этого. За обедом мы болтали с ним о знакомых художниках, занимающихся с детьми, о бюджете частных школ рисования, о винах, о разных мелочах жизни. Потом поднялись из-за стола и с коньячными рюмками в руках расположились в глубоких кожаных креслах. Только тут господин Ота перешел к делу. Оказывается, ему стало известно о моей переписке с Копенгагеном. Меня словно громом поразило.

Господин Ота уселся поудобнее и, повернувшись ко мне, с любезной улыбкой сказал:

— Блестящая мысль! Не знаю, как вы до этого додумались, но выражаю вам свое искреннее восхищение! Будь вы служащим моего конкурента, я бы все силы приложил, чтобы переманить вас к себе, и назначил бы вам высокий оклад.

Он извлек из кармана пиджака письмо и протянул его мне. Увидав, что отправитель его — Хельга, я так и подскочил от неожиданности. А когда прочитал письмо, то всё понял. Господину Ота пришла в голову точно такая же мысль, как мне, но я опередил его на неделю. Он предложил послать обществу Андерсена детские рисунки, которые будут собраны со всех концов Японии, с тем чтобы в обмен получить рисунки датских ребят. Но Хельга отказалась, объяснив, что уже успела договориться с другим человеком. Общество Андерсена, писала она, весьма признательно обоим господам за интересное предложение, но опасается, что два одинаковых мероприятия только запутают детей, и потому решило принять то предложение, которое поступило первым. Далее была указана моя фамилия и адрес. Я вернул письмо господину Ота. Он усмехнулся.

— Сперва мне стало досадно. Я решил, что дело проиграно. Потом стал собирать о вас сведения. И что же — оказывается, это учитель моего сына! Признаться, я был поражен. Я и понятия не имел, что сын учится рисовать. Право, мне стыдно, но ничего не поделаешь… Так вот, я пригласил вас сюда, чтобы как следует все обсудить.

В этот вечер мы с ним беседовали до девяти часов. Мысль его, коротко говоря, заключалась в том, чтобы устроить конкурс, в котором участвовали бы все школы страны. В принципе я был согласен с ним, что это повсюду вызовет интерес к рисованию. Но вот что меня смущало — ведь если преподаватели станут подхлестывать своих учеников и натаскивать их, чтобы побольше ребят отличилось на конкурсе, тут ничего хорошего не жди. Дети, которые получат премии, загордятся, начнут повторять самих себя, а остальные станут им подражать. И вообще, если господин Ота намерен использовать конкурс как рекламу для своей фирмы, я на это не пойду. А ведь как-никак общество Андерсена договорилось именно со мной. Если же господин Ота готов действовать бескорыстно — что ж, я согласен, чтобы он взял на себя организационную сторону. Он выслушал меня и степенно кивнул:

— Прекрасно вас понимаю. Но, поверьте, конкурс никак не поможет мне увеличить сбыт красок. Ведь по рисунку не угадаешь, чьими красками он сделан — моей фирмы или какой-нибудь другой. Допустим, учитель посоветует детям пользоваться моими красками. Но им же не возбраняется покупать краски и у других. Так что я тут ничего не выигрываю.

На обратном пути, в машине, он предложил мне стать консультантом в его фирме; бывать там нужно лишь изредка, в те дни, когда у меня нет занятий в студии. Решил, видно, откупить мое первенство. Но я отказался — единственное, чего я хочу, объяснил я ему, — это знакомиться с детскими рисунками в подлиннике. И никаких расчетов на этом не строю. Тогда господин Ота переменил тему и стал расспрашивать о моих принципах художественного воспитания. Я вкратце рассказал ему, каких методов обучения придерживаюсь в своей студии. Он внимательно слушал, понимающе кивал, затем проговорил:

— Другими словами, вы добиваетесь того, чтобы, рисуя, ребенок чувствовал себя свободно. Вы хотите привить ему любовь к предмету, избавить от скованности.