Юрий Чернов - Земля и звезды - Повесть о Павле Штернберге

Он прошел через двор, немного сутулясь, короткими шажками. Что-то старческое появилось в его фигуре.

«Поосторожней, поосторожней, — Штернберг пошевелил губами, не произнося слова вслух. — Как будто сделано все возможное».

Мудрено было что-либо заподозрить, глядя на этот открытый двор, на эти группы студентов, беспечно переговаривающихся, потягивающих папиросы, отпускающих шутки.

Пожалуй, каждого, кто стал разведчиком, Павел Карлович отбирал сам. Иные участвовали в Декабрьском восстании, другие тоже проверены в деле, за третьих поручились товарищи.

Чтобы начать «нивелир-теодолитную съемку» одновременно в основных районах Москвы, студентов социал-демократов явно не хватало. Решили привлечь молодых рабочих из Бутырского и Пресненского районов. Привел их Алексей Степанович Ведерников, металлист с завода Дукса.

— Ребята как гвозди. В случае чего не согнутся, — кратко представил своих соратников Ведерников.

Алексея Степановича Штернберг знал по МВТБ. Ходил он, как многие мастеровые, заправив брюки в яловые сапоги, в белой косоворотке под пиджаком. Пальцы у него загрубели, покрылись шершавой коркой. Пожмет руку — сразу почувствуешь, крепкая рука, рабочая.

Было ему лет двадцать пять, не больше. Острая бородка и густые усы не старили, скорее оттеняли молодое лицо.

Все, кто общался с ним, привыкли: Ведерников на слова скуп. То ли сказался сибирский характер — родился он в Омске; то ли нелегкое детство — восьми лет остался без матери, рос замкнутым, без домашней ласки; то ли раннее общение с сибирскими ссыльными приучило держать язык за зубами.

«Ребята как гвозди. В случае чего не согнутся».

Аттестация надежная. Сказал Ведерников — стало быть, так.

Молодые рабочие пополнили студенческие группы, быстро освоились. Вот один из них держит рейку, изрезанную черточками делений, что-то рассказывает, а Владимир Файдыш улыбается и кивает головой.

Файдышу лет семнадцать-восемнадцать, но его, как и прочих студентов, величают Владимиром Петровичем. Он невысок, светловолос, подвижен. Привычка щуриться выдает близорукость. Лицо тонкое, интеллигентное.

Владимир успел побывать в баррикадных боях и сейчас, во время съемок Москвы, тянется на самые опасные участки. Его группе Павел Карлович поручил подготовить описание Хамовнических казарм. Там размещался Сумской драгунский полк, который в дни Декабрьского восстания поддержал контрреволюцию, там хранятся сотни берданок и около миллиона патронов.

Как-то после очередных съемок Файдыш пришел к Штернбергу и стал горячо доказывать: Хамовнические казармы нетрудно захватить, если, используя удобные подходы, забросать их гранатами и бомбами, ворваться, овладеть берданками и патронами.

В расчетах Владимира Петровича был резон, и Штернберг согласился составить специальный план захвата казарм…

А вот другая группа — в центре Кока Яковлев, он молчит и курит. У Коки на лбу ранние залысины; странно как-то, у сестры, у Вари, роскошные косы, а Кока вот-вот начнет лысеть. Кока — правая рука Павла Карловича. Он не только участвует в съемках, по вечерам и по ночам расшифровывает шифры разведчиков. Работа выматывающая.

Кока среднего роста, однако рядом с Николаем Преображенским — самым высоким среди студентов — кажется почти маленьким. У Преображенского не только рост — у него и черты лица крупные, и руки огромные. На его ладонях, как острят студенты, можно избу поставить да еще место для колодца останется.

При таком росте и таких больших, с виду неуклюжих пальцах никак нельзя было ожидать, что пишет он микроскопически мелкими, едва различимыми глазом буковками.

«Микроскоп» — дал Преображенскому кличку Павел Карлович.

Микроскоп вездесущ: Вановскому рисует схемы, чертит чертежи для пособий по огнестрельному оружию, Виноградову добывает химикаты для изготовления взрывчатки, тут, на нивелир-теодолитных съемках, тоже не из последних.

Штернберг задержал взгляд на Преображенском: лицо добродушное, по щекам и по носу, как муравьи, расползлись веснушки, длинные рыжие волосы спустились до шеи. Если бы не студенческая форма, никому б и в голову не пришло, что он городской житель — типичный деревенский увалень, приехавший поглазеть на каменные дома, на конку, потолкаться на ярмарке…

У ног беспокойно вертелись Норма и Цезарь. Они не любили такого многолюдия: во двор обсерватории разом вторгалось столько незнакомых запахов, голосов, на земле появлялись чужие следы.