Юрий Чернов - Земля и звезды - Повесть о Павле Штернберге

— Науку надо оберегать от каракатиц!

Поймав на лету фразу, Штернберг прислушался, пытаясь понять, что на этот раз отстаивает Климент Аркадьевич, с кем дискутирует? Тимирязев касался важной проблемы, важной для всех.

— Вы ратуете за монументальность диссертаций, подсчитываете количество страниц, — наступал Климент Аркадьевич на оппонента. — А мне, извините, тошно от монументов, солидное наукообразие — это еще не наука!

И он сел на любимого конька, напомнил, что первого июля 1858 года Лондонское Линнеевское общество получило небольшую записку о «Происхождении видов». Через год-другой мысли, изложенные на двух страничках, облетели весь мир, стали достоянием планеты. Ученого звали Чарлз Роберт Дарвин…

Выступавшие после Тимирязева толкли воду в ступе: жаловались — уже в который раз! — на тесноту лабораторий, сетовали на нехватку приборов.

Декан обреченно кивал. Лебедев недвусмысленно смотрел на большие серебряные часы. Только жандармский ротмистр, казалось, не утратил интереса к происходящему. Выбритый до синевы, с тонкими, закрученными кверху усиками, он смотрел широко открытыми глазами на говорящего, будто ему и в самом деле очень важно было услышать, сколько в физической лаборатории амперметров — три или пять.

Последние месяцы на заседаниях ученых непременно присутствовал жандармский ротмистр.

— В портах есть лоцманы, в университетах — ротмистры, кто-то должен ориентировать науку, — язвил Лебедев.

В круглом университетском зале плыл шумок — негромкий, приглушенный. Аудитория устала. Эту разморенность Бредихин называл «мозги всмятку».

«Пожалуй, начну», — решил Штернберг.

Он говорил довольно долго о возможности измерить аномалию земного тяготения путем нивелир-теодолитной съемки. Специально обученные группы студентов охватят всю Москву. Большая государственная задача будет решена.

Павел Карлович следил за реакцией зала. Ему внимали со смиренной безысходностью. Несколько пар глаз пытливо изучали его новую папку. Он купил ее в Германии, отделения из пупырчатой кожи, похожей на спину крокодила, открывались, щелкая кнопками.

«Мозги всмятку», — успокоенно подумал Штернберг. — А где Цераский?»

Он отыскал взглядом Витольда Карловича, еще недавно мирно дремавшего, а теперь нетерпеливо ерошившего волосы.

«Обеспокоен, явно обеспокоен моим сообщением», — понял Павел Карлович.

— Позвольте, — вдруг услышал Штернберг голос. Поднялся ассистент факультета, блондин в роговых очках, любивший на всех совещаниях задавать вопросы. — Я не совсем понимаю коллегу. В мировой практике подобного не было. Разве можно нивелир-теодолитной съемкой установить аномалию земного тяготения?

— Вы правы, — улыбнулся Штернберг. — Это новая русская методика. К выводам можно прийти опытным путем. Сначала проведем исследование, потом уж извольте судить о результатах.

Павел Карлович щелкнул кнопками новой папки, вынимая листки с колонками выкладок:

— Первые расчеты обнадеживают.

Цераский облегченно вздохнул. Желания ввязываться в дискуссию больше никто не проявил. Неожиданно слово взял ротмистр.

— Я сочту за честь доложить его высокопревосходительству об открытии русского ученого, — сказал он. — Разрешение на исследование в Москве будет испрошено.

Жандармский ротмистр на университетском заседании выступал, кажется, впервые. Из зала смотрели то на него — статного, с воинственно закрученными усиками, то на Штернберга, стоявшего сосредоточенно-спокойно, положившего на коричневую папку длинные тонкие пальцы.

Наконец Павел Карлович учтиво повернулся в сторону ротмистра:

— Я чрезвычайно рад этому патриотическому чувству. Содействие полиции ученым исследованиям безусловно продвигает науку…

Охранка разыскивала Юрьева. Шансов найти его почти не было. Клички, обнаруженные в портфеле с архивом военно-технического бюро, остались нерасшифрованными.

Охранка разыскивала и Михаила Петровича Виноградова, не зная, что Виноградов и Юрьев — одно лицо. Лишь однажды его выследили. На стук приоткрылась, сдерживаемая цепью, дверь, и спокойный голос попросил:

— Минуточку терпения, господа. Мне надо одеться.

Господа, конечно, терпение проявлять не захотели. Они навалились на дверь, цепь натянулась, но прежде, чем вывалились дверные шурупы и скобы, громко зазвенело стекло.

Разбитое окно выводило во двор — тесный, устланный булыжником, окруженный домами, похожий на каменный колодец. Высота — три этажа. Не спрыгнешь. Может быть, спустился по трубе в соседнюю квартиру?