Юрий Чернов - Земля и звезды - Повесть о Павле Штернберге

Закончив порку, отец спросил:

— Поняла вину?

— Поняла.

Он смотрел на нее не мигая, в упор. Она не опускала сухих глаз.

«Не боится меня, ничуть не боится, — отец повертел ремешком. — У-у, бесенок!»

Варин твердый характер проявился рано. Ей не было двенадцати, когда деревянные качели со всего маху ударили по переносице. Кость хрястнула. Варя зажала нос рукой. Сквозь пальцы сочилась кровь, окровянилось светлое платье. До квартиры ее провожали благоговейно-испуганные взгляды мальчишек.

Хирург вставил ей косточку из кроличьей лапки. Все обошлось. С годами появилась чуть приметная горбинка, лишь подчеркивавшая правильные формы ее прямого носа.

И еще был случай, поставивший ее над всеми не только девчонками, но и мальчишками двора. Устроили состязания. Поджигали паклю: кто дольше выдержит, не побоится огня.

Варя стояла окаменелая, вытянув длинную худую руку. Огонь уже жег ее пальцы, резко запахло паленой кожей. И не выдержал кто-то из мальчиков, стоявших рядом, зажал паклю в пятерне, погасил…

В доме Яковлевых уклад был суровый. Отец — Николай Николаевич — потомственный золотолитейщик, работавший на заводе, завел точно такие порядки, какие царили при деде. Слово отца — закон. Если отец за стол не сел — не смей! Голоден не голоден — не смей! Хочешь выйти из дому — спроси разрешения. Хочешь привести подружку — опять же обратись к отцу; он разберется, следует тебе с ней водиться или не следует. Из очень богатой семьи — нехорошо: чему там научишься? Бездельничать? Лень лелеять? Деньгами швыряться? У богатых ручки для работы негожие, их целовать только, да и то на охотников…

Бедные — не ровня тебе. Отец как-никак золотолитейщик, зарабатывает больше иного мастера. Помнить это надо и свое достоинство блюсти.

Уходить из дому разрешалось до шести часов вечера, по воскресным дням — до восьми. Нарушишь порядок — пеняй на себя! Отзвенели восемь ударов в гостиной, остановилась малая стрелка на восьмерке — будь любезна предстань пред очи отца и отчитайся, как на исповеди.

В назидание Николай Николаевич рассказывал о своем детстве. С малолетства помогал отцу в мастерской. С утра — в гимназии, днем — у отца в подручных ремеслу обучался. Золотолитейщики свои секреты из рода в род передавали.

Окончил гимназию и пошел не в контору, на завод. И отцу половину жалованья выплачивал: и за содержание, и за ученье в гимназии. С зеленой поры узнал, почем фунт соли. И выбился в люди…

Строг был Николай Николаевич. Но жесткая властность — палка о двух концах. Слабого, у кого хребет жиденький, сломает. Сильного раззадорит, толкнет на противоборство.

Ни Варя, старшая, ни Кока, младший, не стали покорными. Колю дома называли Кокой, потому что в детстве он не выговаривал «л». Внешне — толстенький, забавный, тихий. О таких говорят: «В тихом омуте черти водятся».

Успехи в гимназии у него действительно были тихие, зато дела — громкие. Закончилось все тем, что провел он бикфордов шнур к столу учителя химии, взрывом изломало ящик, стекла вышибло в классе, учитель начал заикаться. Коку выгнали из гимназии.

Отец сказал:

— Не смог учиться с людьми, сам учись. Даю тебе три года. Из дому — ни шагу. Сдашь экстерном — прощу, не сдашь — своими руками задушу, никчемный разбойник.

Другой, наверное, не выдержал бы такого режима. Николай выдержал. Отшельническая жизнь выковала у него кремневое упорство. И конечно, не справиться бы ему без помощи Вари.

Варя училась блестяще: словесник пророчил ей литературное будущее, математик называл ее Софьей Ковалевской. С шестого класса у нее настолько созрело пространственное воображение, что она доказывала теоремы, не прибегая к рисункам.

— Я так не могу, я так не могу, — восхищенно повторял учитель, считавший, что он все может.

В шестнадцать лет Варя закончила с золотой медалью гимназию и поступила на Высшие женские курсы. Но гораздо раньше, еще гимназисткой, воображением девушки завладел Рахметов. Подражая ему, она закаляла волю, готовила себя к испытаниям, спала на железной сетке.

Анна Ивановна, мать, войдя однажды поздно вечером к дочери, крестясь, попятилась к дверям. Варя спала на жестких пружинах, подложив под голову согнутую руку, а матрац, одеяло, подушки громоздились рядом.

— Боже, — прошептала мать. — Что это?

Сказать о виденном мужу не решилась.

В ту пору Варя занималась с малограмотными рабочими на чугунолитейном заводе. Начались эти занятия, можно сказать, случайно: попросил ее студент Щепкин подменить его недели на две, он куда-то уезжал. Сам Щепкин учился в Московском университете, а в женской гимназии вел драматический кружок. Там и познакомилась с ним Варя. Человеком он был увлекающимся, во всем подражал своему великому однофамильцу, старался даже играть те же роли, что и Михаил Семенович Щепкин, — Фамусова, городничего, Подколесина. В свободные вечера вездесущий студент успевал вести общеобразовательную школу у рабочих.