Альберт Бехтольд - Петр Иванович

– Какая непростительная беспечность! Ведь было же предупреждение! – обратился к Ребману стоящий рядом мужчина и перекрестился. Все другие зрители тоже крестятся и, затаив дыхание, следят за страшным спектаклем, разыгрывающимся на их глазах.

– Пропадет! – слышен чей-то голос, – Господи, Боже ты мой!

А Ребман про себя думает: вот здесь видно, каковы эти русские: будут так стоять, креститься, говорить «Господи, Боже мой». Нет того, чтобы хоть что-то предпринять. Наверняка никто не выйдет и не бросит бедняге веревку. Он еще не успел додумать эту мысль до конца, как по толпе пробежала волна: все вдруг увидели мужчину в форме пожарного, скользящего по ледяному барьеру и балансирующего, словно канатоходец, при прыжках со льдины на льдину. В руках у него шест, и он тащит за собой настоящий канат. Скоро он поравнялся с санями. С горы видно, с какой силой бушует внизу вода, как широк несущийся поток: с того места, где стоят наблюдатели, пожарник кажется совсем крошечным. Все затихли, никто не произносит ни слова, только видно, как в молитве шевелятся губы у осеняющих себя крестным знамением людей. Снизу слышны крики: то стоящих на берегу, то пожарного на реке. И ржание лошади. Только человек в санях не издает ни звука: он стоит, выпрямившись, с непокрытой головой, глядя прямо перед собой, словно видя цель, и беспрерывно крестится.

Пожарный преодолел уже две трети пути, канат становится все длиннее и длиннее: он раскручивается от катушки, прикрепленной к красному пожарному грузовику.

Теперь спасение на расстоянии броска веревки от саней. Смельчак торопится выбрать канат, который кольцами укладывается у его ног. Потом он что-то кричит человеку в санях: теперь они плывут параллельно друг другу.

Но человек в санях не отзывается. Он стоит и, словно окаменевший, смотрит вперед и крестится.

Тогда с берега все начинают кричать, свистеть и даже звонить в пожарный колокол.

Наконец, спасатель бросает канат.

Раздается крик.

При броске льдина перевернулась – пожарник исчез. Видно только шлем, блеснувший на поверхности воды – и больше ничего. А сани и прямая фигура, на них стоящая, продолжают медленно спускаться вниз по течению реки.

Когда Ребман вернулся домой, там его ожидало письмо: вызов в качестве свидетеля на судебный процесс по делу Петра Орлова. В Малин, стало быть. Его доставил сам Полковник, он хотел переговорить лично с Ребманом.

– Так что он еще вернется, – сообщила мадам Проскурина.

Ребман уже давно думал, что он станет говорить, если его вызовут в качестве свидетеля.

Собственно говоря, он знал только то, о чем догадывался из разговоров с Пьером и Штеттлером – последнему он никогда не верил до конца. К тому же, Маньин был его соотечественником и по отношению к нему лично был всегда мил. Не стоит ли задаться вопросом: а не развратила ли его жизнь среди господ, ведь происхождения он был весьма скромного.

– Это тоже надо учитывать, сказал Ребман Полковнику, когда тот вечером снова пришел в «Дом». Но старик придерживался на этот счет иного мнения:

– Теперь мы должны помочь тому, кто в полном одиночестве несет всю тяжесть последствий случившегося несчастья. Подумайте об этом! Наша обязанность – помочь тому, у кого еще вся жизнь впереди, а не думать о репутации умерших! Поверьте, Маньин не заслужил нашего сочувствия, правда, не заслужил. Он получил по заслугам!

Утверждение Полковника, что по делу Пьера почти не было свидетелей, не соответствовало действительности. Когда Ребман пришел в здание суда уездного города Малина, там собралась половина населения Барановичей. В ходе разбирательства от городских свидетелей о Маньине стало известно такое, что и поверить трудно. Годами он третировал «добрую барыню» (все так и говорили «добрая барыня») и использовал ее, так что было жалко смотреть на это со стороны. Все свидетели до одного были на стороне Петра Николаевича!

Татьяна Петровна тоже была здесь. Она сидела на скамье в заднем ряду у прохода и плакала. Ребман сразу подошел к ней и обнял. Затем тоже сел рядом.

Потом ему пришлось целую вечность прождать в темной и душной каморке в здании суда.

Вызвали его на девять часов. В три часа пополудни он услышал свое имя, и полицейский провел его в залу судебных заседаний и поставил прямо перед судьей. Но в первый момент Ребман даже не взглянул на господ, от которых зависела судьба его воспитанника: первое, что он увидел, был револьвер на столе перед возвышением. Оружие лежало посередине стола, и Ребман узнал его с первого взгляда: это то самое, которое он должен был иметь при себе во время прогулок с Пьером по Пятигорску. Он вспомнил и о том, что на его вопрос, умеет ли мальчик стрелять, тот ответил, что не хотел бы быть на месте того, кто встанет Пьеру Орлову поперек дороги!