Альберт Бехтольд - Петр Иванович

Ни звука.

Толкает: заперто. Дома в Клеттгау он бы при подобных обстоятельствах как закричал бы «хо-ле-хо-о!», весь дом бы проснулся. Но тут так нельзя, и тому есть много веских причин.

Полвечности стоит он так и не слышит ничего.

«Принял меня за простака? Или он агент полиции? Но тогда он бы впустил меня и показал бы свои сокровища. Нет, он не из ЧК! Ребман простоял так какое-то время и уже собирался спускаться, но тут приотворилась дверь, которой он и не заметил, над приступкой у входа на чердачную лестницу. Тихий голос спросил:

– Кто там?

– Это вы, Александр Сергеевич?

Тут дверь открылась уже наполовину, и чья-то рука втащила Ребмана сначала на лестницу, а потом и на площадку. А там – и в каморку под самой крышей. Так вот где обитает бывший камергер императора Николая II.

– Здесь темно, – говорит камергер, – но и при свете обстановка мало напоминает жилище того, кто почти всю жизнь провел во дворцах. Но здесь для меня безопаснее всего. К сожалению, не могу предложить даже стула, впрочем, как и чего-либо другого. Я ведь здесь не ночую – это было бы слишком рискованно – только храню свои вещи.

Ребман спросил:

– Нельзя ли снять с окон эту бумагу или что у вас там?

– Ни в коем случае! Лучше подождем, пока ваши глаза привыкнут к полумраку, а потом еще и свечу зажжем. У меня есть, успел купить по дороге.

Затем, когда глаза Ребмана стали как у кошки, старик распаковал свои сокровища.

Они были спрятаны за запыленным хламом. О, теперь исчезла даже и тень сомнения!

Это не мошенник, этот человек действительно видел лучшие времена. Ребман переводит взгляд с одного предмета на другой. А из кучи старого тряпья появляются все новые вещицы: серебряный письменный прибор с подставкой для письма, огромный, массивный, ручной ковки; хрустальные чернильницы с серебряными крышечками – настоящая баккара. Два подсвечника, тоже ручной работы, с серебряными фигурками. Чаша для пунша, украшенная еще красивее и богаче, чем все остальное; к ней – двенадцать чашек, маленькая разливная ложка, – все с массивной позолотой внутри и, вероятнее всего, не бывшее в употреблении. Чайный сервиз, также позолоченный, и настоящие бокалы баккара с позолотой. И тому подобное – целое музейное собрание!

– Знаете, как определяют, настоящие ли бокалы? Вот так, – говорит камергер, берет один бокал в руку и щелкает по нему ногтем. – Вот как должно звучать, как колокольчик, – тогда настоящие.

Ребман почти ошалел от увиденного: ничего подобного он еще никогда и нигде не видал, даже в семье Ермоловых в Брянске.

– Да у вас тут целое состояние: только по весу более полуцентнера, не считая работы и золота. Вы не взвешивали?

– Здесь два с половиной пуда, около сорока килограммов. Может быть, разница в один-два фунта, не берусь точно сказать. Я бы, конечно, не хотел продавать на вес, это ведь вещи, которые не каждый день увидишь, – все подарки Их Величеств!

«Их Величеств», – сказал он так, что Ребман понял: для этого человека царь не мертв, великий и могущественный, для него он жив, на все времена.

Камергер вздыхает:

– В этих вещах половина моей жизни, ими мы никогда не пользовались, только любовались, для нас их место – в святом углу. И вот теперь… Я рад, что хотя бы не вынужден…

«Сколько ему может быть лет, – гадает Ребман, – наверняка уже около семидесяти».

И, словно читая его мысли, камергер говорит:

– Как вы думаете, сколько мне лет?

– Трудно сказать при таком освещении… – пытается уйти от ответа гость.

– В любом случае, если бы вы попытались угадать, то сильно промахнулись бы. Я на добрый десяток лет моложе, чем мне обычно дают. Но после всего, что пришлось пережить!..

Ребман возвращает разговор в прежнее русло:

– Я все равно должен знать, что вы хотите за это получить. О цене меня спросят прежде всего.

Камергер вынимает записку:

– Вот, я тут написал: и по отдельности, и если все вместе. Разберетесь дома. И не заставляйте меня слишком долго ждать.

Затем Ребман помогает снова собрать вещи. Говорит, где его можно найти: в будние дни он вечерами бывает в «Лубянском кафе».

– Там можно оставить записку на случай, если меня не застанете.

С этим он уходит. Придя домой, разумеется, заглядывает в список и не верит своим глазам: «Он готов отдать всю эту красоту по бросовым ценам! За такие деньги даже я возьму все! Да, возьму! Непременно возьму! Это же вещи, которые еще год назад невозможно было купить ни за какие деньги! Я должен заполучить это серебро!»