Альберт Бехтольд - Петр Иванович

Именно этим строгим приговором Михаил Ильич добился как раз обратного тому, к чему стремился: в голове у Ребмана все еще больше перепуталось, как у ребенка, решившего подарить кому-то надоевшую игрушку. Он ее совсем уже, было, забросил, но теперь перспектива потерять эту вещь навсегда делает безделицу самой важной и желанной! Вместо того чтобы поговорить с Женей и все ей выложить, вместе поразмыслить о том, готовы ли они к столь ответственному шагу, он всю неделю не показывался ей на глаза. Только в субботу он наконец решился ей позвонить и спросил, не хочет ли она отправиться с ним в клуб, на Воробьевку.

– Прямо сегодня?

– Нет-нет, завтра. Приглашать в клуб даму у нас принято только по воскресеньям. – Между прочим, это соответствовало действительности.

– А нынче к нам придешь?

– Нет, сегодня у меня еще очень много дел, из-за свадьбы весь мой график совсем перепутался.

К счастью или к сожалению, он не видит Жениного выражения лица, когда та говорит:

– Ну тогда до завтра. Я уже научилась терпеливо ждать. Позвони мне, чтобы точно условиться о встрече. Или ты за мной зайдешь?

– Встретимся ровно в час на остановке трамвая в Трехсвятительском переулке. Для тебя это удобнее всего, и мы как раз уедем следующим трамваем. А если придешь без опоздания, то успеем сесть и в мой.

Она пришла вовремя, добрая Женя, даже заранее. Уже битых четверть часа стоит она на остановке и заглядывает в окна трамваев. Когда Ребман наконец явился, он пытался оправдаться тем, что трамваев не было, хотя мимо Жени за это время проехало уже три. Она подсела к нему, и они отправились на пристань.

По дороге Женя говорит, что их семейство, собственно, в этот день собиралось на обед к бабушке. Очень бы хотелось познакомить с нею Ребмана.

«Слава Богу, что мы не пошли!» – думает незадачливый кавалер.

Карл Карлович ему уже как-то рассказывал об этой бабушке: она не только самая старшая в семье, но и семейная Сибилла-пророчица, эта Женина прабабушка. Она еще помнит те времена, когда девочкой с родителями приехала из Германии, да так и не смогла до конца акклиматизироваться. Она по-прежнему называет Карла Карловича и его почти шестидесятилетнего старшего брата «мальчиками».

– Сколько ей лет? – поинтересовался Ребман.

– Не могу точно сказать. Она возмущается, когда ее об этом спрашивают. Верно, давно за девяносто. Но она будет повыносливее некоторых сорокалетних. И такая сообразительная, даже, можно сказать, ясновидящая. Если сомневаешься, как поступить в том или ином деле или хочешь знать, как относиться к тому или другому лицу, спроси у бабушки, она уж точно не ошибется. Ей стоит только взглянуть на незнакомца, и приговор уже готов. Даже и в деловых вопросах мы всегда сначала у нее спрашиваем перед тем, как предпринять нечто важное. И она еще ни разу никого не подвела: просто насквозь видит всех и вся. Не хотела бы я попасться бабушке на глаза, когда совесть нечиста!

«Любопытно было бы с ней познакомиться», – следовало сказать Ребману. Но он этого не сказал, а только спросил:

– Дома уже знают?

– О чем?

– Ну о том, что мы…

– Нет. Мы же решили пока подождать. Я думала, ты мне скажешь, когда наступит подходящий момент.

– Тогда в качестве кого ты хотела меня представить бабушке?

В его вопросе звучало недоверие: ведь люди с неспокойной совестью очень подозрительны.

– Для начала как друга семьи. Ты ведь говорил дяде Карлуше, что хотел бы с ней познакомиться.

«Значит, хотела все-таки, чтобы ясновидящая бабушка просветила меня «своим рентгеном», – пронеслось у Ребмана в голове.

На самом деле, его хотели представить бабушке из дружеских, а Женя – еще и из родственных побуждений. Но, как говорится, у страха глаза велики…

В лодочном ангаре был только помощник старшего матроса.

– Все лодки разобрали, – говорит он, – даже моторная ушла. Нужно пользоваться, пока позволяет погода и обстановка, да и вообще…

– Что, лодок совсем не осталось?

– Осталась только одиночка со штурманом, та, на которой вы учились, Петр Иваныч.

– Это как раз то, что нам нужно. Спускай на воду!

– Уже сделано, – смеется чернобородый юноша, когда Ребман вложил ему в руку монету. – Господа могут садиться, вот только подушечку для барышни принесу.

Ребман заскочил в домик, чтобы переодеться для гребли. Когда уже выходил из раздевалки, вернулся, сообразив, что нужно взять из своего шкафчика куртку для Жени: ведь на обратном пути, когда сядет солнце, может похолодать.