Альберт Бехтольд - Петр Иванович

И пришлось остаться на ужин.

Около девяти вечера, когда они уже пили чай, появился и господин пастор. Он только теперь завершил свой воскресный обход «малого стада», если воспользоваться семинарской терминологией, и привел с собой еще одного гостя, маленького застенчивого человечка, сидевшего за столом с таким видом, словно он нес покаяние за то, что появился на свет.

– Это мой коллега, он беженец из Либавы, – представил незнакомца Павел Иванович, прежде чем предложил гостю сесть. Тот принес свои извинения госпоже пасторше за столь поздний визит.

– Тут нечего извиняться, мы все еще живем в России и по воскресениям у нас всегда гости, только вот сегодня случайно никого нет, – приветливо ответила Нина Федоровна. Затем она распорядилась, чтобы прислуга принесла еще один прибор. «Меня она все еще считает членом семьи, – подумал Ребман, – и я обязан ей как второй матери!»

И тут приезжий, словно прочитав его мысли, спросил Ребмана, не старший ли он сын хозяев?

– В каком-то смысле, – улыбнулась пасторша, – хотя у него до меня уже была мать, и наверняка лучше во всех отношениях.

– Это неправда, Нина Федоровна, – возразил ей Ребман, – вы были мне настоящей матерью, это я могу сказать с полной уверенностью, нисколько не причиняя обиды своей родной матушке.

– Он швейцарец. Бывший! – добавил Павел Иванович.

– Почему бывший? Он что, принял русское подданство?

– Нет, но с тех пор, как оказался здесь в Москве, не находит больше ничего хорошего на своей старой родине, для него теперь существует одна только матушка-Россия. Но погодите, у вас еще откроются глаза! Теперь мы переживаем затишье перед страшной бурей, большая заваруха может начаться в любой момент, и тогда я хотел бы, чтобы, по крайней мере, моя семья оказалась за границей!

Он снова сел на своего конька – заговорил о политике.

– Разве вы не знаете, что происходит на самом деле? – обратился он к Ребману. – У вас что, ни глаз нет, ни ушей? Разве вы не слышали, что Ленин со своим штабом уже в Петербурге – он все еще говорит «Петербург», хотя столица вот уже год как называется «Петроград», и тот, кто по забывчивости назовет город по-старому, рискует получить на орехи. – Он уже прибыл в Петербург, вы этого разве не слыхали?!

Ребман снисходительно улыбается:

– Павлу Ивановичу снова мерещатся привидения. Но даже если бы все было так, как он говорит, и наступила бы «великая чистка», что мне до нее? Меня не занимают политические вопросы; те, кому это доставляет удовольствие, пусть хоть сожрут друг друга со всеми потрохами, рогами и копытами, это их дележка.

Но пасторские лошади уже понесли, и теперь их и тридцать молодцов не остановят. Своим громким голосом – громким то ли потому, что он плохо слышит, то ли потому, что привык вещать с амвона, – он уже кричит через весь стол:

– Вы просто инфантильны! Вы сможете когда-нибудь в будущем сказать о себе, что пережили одну из величайших исторических эпох в качестве слепого пассажира, проехали мимо, только и всего. Неужели вы думаете, что то, что теперь происходит, касается одной России? Это касается всех, эти волны сметут все привычное для нас общественное устройство! Возможно, не за один заход. Но ведь и во время шторма приходит не одна волна – они идут вал за валом. И кто тогда поднимет руку и скажет: «Стой! Это наша граница, сюда нельзя!» Девятый вал сметет на своем пути все, не спрашивая ни у кого разрешения!

Нина Федоровна смотрит полным отчаяния взглядом куда-то сквозь гостя. По известным причинам она до смерти боится, когда муж начинает ораторствовать на политические темы. И когда на вопрос о том, налить ли еще чаю, она получает отрицательный ответ, пасторша встает из-за стола. Это служит сигналом и для остальных.

– А теперь вас всех ждет небольшой сюрприз, – говорит Павел Иванович. – Мой коллега – еще и музыкант, за роялем он чувствует себя даже увереннее, чем за кафедрой.

– Это правда, – улыбается тот в ответ, – за кафедрой меня и не видно, не то что слышно.

И он продолжает, как будто обращаясь к самому себе:

– Рядом с таким пророком, как Павел Иванович, я просто букашка.

Все рассаживаются, каждый занимает привычный уголок, а маленький человечек садится за рояль. Он и впрямь совершенно не виден за пюпитром.

– Сейчас он нам задаст музыки! – тихонько заметил Ребман сидевшей около него Лене.

Она смеется и согласно кивает в ответ.

У всех остальных тоже принужденные улыбки на лицах. Такие бывают у людей в тех случаях, когда приходится ждать чего-то, что заранее обречено на провал.