Альберт Бехтольд - Петр Иванович

Ребман качает головой: нет, он не болен.

– Но вы плохо выглядите, в чем дело? Можете смело говорить – чем смогу, помогу.

– Мне никто не в силах помочь, – обреченно бормочет Ребман.

И тут шеф неожиданно догадался… Он по-отцовски смотрит на своего «протеже»:

– Неужели все так плохо? М-м-м-не очень жаль. Но от этого нужно освободиться. Не стоит гибнуть от неразделенной любви, найдите противоядие.

Он снял пенсне, подошел к Ребману и положил ему руку на плечо:

– Петр Иваныч, отныне я назначаю вас своим полномочным представителем и поручаю вам от имени и за счет фирмы посетить наших клиентов во всей России. Проедете от Петербурга до Одессы и дальше в Сибирь, а там – и до Владивостока. Тогда вы, во-первых, увидите большую часть мира, в тех местах даже я не бывал; а во-вторых, избавитесь от своей кручины. Поверьте мне, ничто не излечивает от несчастной любви быстрее и вернее, чем перемена мест.

При других обстоятельствах Ребман сразу обеими руками ухватился бы за такую возможность. Но он молод и неопытен, к тому же, по отцу он из Шляйтхайма, а по матери – из Кирхдорфа, а тамошние жители широко известны своим невероятным упрямством. Так что никуда он не уедет, а будет изо дня в день бегать в клуб и с бессильной ревностью наблюдать за тем, как Миша мелким бесом рассыпается перед Ольгой – его, Ребмана, Олей!

– Я подумаю, – говорит он шефу, – и дам ответ. Большое вам спасибо, Николай Максимович.

Но заманчивому предложению суждено было остаться без ответа.

Однажды вечером, когда шеф снова диктовал и намеревался, очевидно, продолжить до полуночи, Ребман неожиданно объявил:

– Николай Максимович, я больше не могу!

Он прикрыл рукой левый глаз:

– Я… я ничего не вижу правым глазом!

– Вам очевидно что-то попало в глаз, – отозвался шеф, – протрите или, нет, лучше пойдите промойте.

Ребман пошел. Промыл глаз. Снова вернулся:

– Я просто ничего не вижу!

– Совсем ничего?

– Нет, по сторонам вижу, но там, куда смотрю, не вижу ничего.

– Тогда идите домой. Выспитесь хорошенько. Вы переутомились.

Дома он обо всем рассказывает. Снова проверяет: ничего не изменилось.

– Вам нужно немедленно обратиться к врачу, – говорит Нина Федоровна, – с этим не шутят. Жаль, что дядя Валя больше не заведует глазной клиникой, а то я бы послала вас к нему.

– Ваш дядя был директором московской глазной клиники?

– Да, к сожалению, был.

– И почему же теперь нет?

– Видите ли, он не был идолослужителем, ко всем людям относился одинаково – и к бедным, и к богатым. Некоторым господам там, наверху, это не понравилось, и ему пришлось уйти. Мне и грустно, и немного смешно, когда я об этом думаю.

И она рассказала ему всю историю.

В один прекрасный день в клинику без предварительной записи приехала мадам генерал-губернаторша, первая гранд-дама Москвы, и ей предложили подождать в очереди. Но она в возмущении прошла прямо в процедурную: «Что это здесь у вас за манеры? Заставлять меня ждать! Я требую, чтобы меня немедленно…» Старый доктор не дал ей даже договорить: «Мадам, – обратился он к ней, – вы ошиблись адресом, я не ветеринар!» И, конечно, ему пришлось в тот же день уйти с должности. Теперь у него частная практика, но только для неимущих, – пациентам необходимо представить доказательства своего бедственного положения. А когда кто-то из богатых все же желает записаться на прием, врач запрашивает такой гонорар, который отпугивает даже толстосумов…

Она берет телефонную книгу:

– Вот вам адрес глазной клиники. Отправляйтесь завтра же, прямо с утра, еще до службы – телефонируйте им и предупредите, что придете позже.

Ребман пошел. Ему пришлось пройти обычную процедуру исследования: анализы крови, мочи, рентген; дать ответы на тысячу вопросов, а потом его направили еще и к терапевту. И когда он через два дня снова явился, то получил назначение каждое утро в шесть часов посещать клинику на Тверской для уколов. И в течение трех недель каждое утро вместо чаю и баранок он получал на завтрак соляной раствор – иглой, прямо в глаз. Результат: после трехнедельного курса никакого улучшения не наступило. Глаз по-прежнему ничего не видел.

– Значит, нам придется все же обратиться к дяде Вале, так этого нельзя оставлять, – говорит Нина Федоровна и сразу берется за аппарат. Разговор занял более четверти часа. Сначала она вообще сомневалась, захочет ли дядя с ней говорить, но, судя по всему, им удалось пообщаться. Когда хозяйка вернулась в комнату, она вся сияла: