Мэри Брэддон: Тайна банкира. Красная мантия

Мистрисс Вестфорд знала, что всякие дальнейшие увещания будут напрасны; она тоже знала, что ее муж дорожил своим словом, как дорожил жизнью. Тяжелый и подавленный вздох был последним выражением ее тяжелых чувств.

— А теперь выслушай меня внимательно, дитя мое, — сказал Гарлей Вестфорд, — потому что я буду говорить о серьезных вещах.

Он взглянул на часы.

— Нам остается всего полчаса, Клара, до прихода дилижанса, который увезет меня в Винчестер. Слушай же меня, мое сердце: ты знаешь, что я с помощью Божею успел накопить небольшое состояние для тебя и детей. Я ношу на груди портфель, содержащий в себе 20000 фунтов в банковых билетах; это все, что я успел составить в различных местах моего пребывания. Возвратясь из Китая, я постараюсь пустить эти деньги вместе с теми, которые я надеюсь приобрести в моем путешествии, в самые выгодные и безопасные обороты. В ожидании же этого времени я намерен отдать их под сохранение одному известному учредителю банка, за которого ручается мне доверие, которое имел к нему мой отец. Он пролежит у него до моего возвращения. Но чтобы предохранить их от всяких случайностей, я перешлю тебе квитанцию банкира как на эту сумму, так и на получение от меня под сохранение законных актов на все мои владения. Завещание мое лежит у моего поверенного. Что бы ни случилось со мною, будущность твоя и детей вполне обеспечена.

— О, Гарлей! — сказала Клара Вестфорд, — мне тяжело слышать такие слова. Ты говоришь как человек, который предвидит себе неизбежную гибель.

— Нет, я только говорю как рассудительный человек, хорошо понимающий все случайности жизни. Эти 20000 фунтов и эти 50 десятин земли, самой лучшей земли во всем Гэмпшире, обеспечивают с избытком и тебя, и детей. Теперь же половина времени, которое остается мне до отъезда, уже прошла, а остальная принадлежит моим детям.

Капитан вышел из тенистой аллей и направил шаги по площадке, покрытой зеленым дерном, освещенным лучами июньского солнца. На эту площадку выходили окошки небольшой гостиной, защищаемой от яркого света длинною верандою, на половину закрытою цветами и зеленью. Вдоль этой веранды были развешаны клетки с любимыми птицами, а на белой, как снег, и мягкой подстилке лежала свернувшись малютка собачка. Девушка лет шестнадцати показалась в окошке и выпрыгнула из него с легкостью белки как скоро капитан явился на площадке.

Никогда еще, может быть, солнце не освещало такого миловидного создания, каким была эта девушка в своем белом платьице, с своею замечательною и ослепительною свежестью. Черты ее были нежны и правильны; ее лоб, нос и подбородок приводили на память чисто греческий тип. Глаза ее, с длинными темными ресницами, были, подобно глазам ее матери, большие темно-синие, живые и блестящие; волосы имели золотистый отлив. Эти длинные волосы, откинутые с правильно очерченного лба, покрывали своими густыми локонами ее плечи. Такова была Виолетта Вестфорд.

— Милый папа! — воскликнула она, меж тем, как мистрисс Вестфорд опустилась в изнеможении на ближайшую скамейку, — мама — жестокая женщина, она так долго задержала тебя, но Виолетта считала все минуты, которые остались до прихода кареты. Папа, ты дурно делаешь, что оставляешь нас! Ее светлые глазки наполнились слезами. — Но Лионель хочет, — продолжала она, — оседлать Вариора и проводить тебя вплоть до Винчестера, где пробудет с тобою до отправления поезда. Я завидую ему: он пробудет с тобою еще полчаса.

— Послушай, моя милая, — сказал капитан, — если я не ошибаюсь, то карета идет. Звук трубы кондуктора, раздавшийся из-за деревьев, отозвался на слова капитана. В ту же минуту выехал из ворот Лионель верхом, и карета остановилась у садовой решетки. Мистрисс Вестфорд поднялась с места, спокойная, без слез, только мертвая бледность высказывала за нее всю тяжесть этой минуты.

— Друг мой! — сказала она, — я могу только молиться за твое благо. Но еще одно слово, Гарлей: ты говорил сейчас о каком-то банкире, которому хочешь поручить свои деньги: скажи мне его имя; я имею более основания, чем ты думаешь, сделать тебе этот вопрос.

— Банкиры моего отца, — отвечал капитан, — были господа Гудвин и Сельби, но директором банка в настоящее время Руперт Гудвин. Прощай, мое сердце!

Кондуктор затрубил громче прежнего в ту минуту, когда Гарлей Вестфорд приложил в последний раз дрожащие губы к бледному лбу жены. Горе, овладевшее его собственным сердцем при последнем прощании, не допустило его услышать восклицание ужаса, вырвавшееся из уст его жены при имени Руперта Гудвина. Когда стук колес уезжавшей кареты уже стих в отдалении, Клара Вестфорд хотела дойти как-нибудь до дому, но силы ее ей изменили, и Виолетта нашла ее бледную и неподвижную, словно умершую. На крик ужаса девочки прибежали две горничные и с помощью Виолетты перенесли госпожу Вестфорд на диван, стоящий в гостиной и защищенный от солнечных лучей плотными занавесками. Одна из прислужниц побежала за доктором, пока Виолетта мочила водою бледный лоб своей матери. Через несколько времени глаза ее открылись и устремились на лицо ее дочери полное выражения безотчетного ужаса. «Руперт Гудвин, Руперт Гудвин!» — воскликнула она с глубоким отчаянием, — о, нет, не его, Гарлей, нет, нет, его не надобно!» Ее глаза снова закрылись, и голова упала опять на подушку.