Арчибальд Кронин - Три любви

Потом Люси уселась было вязать, но дело не пошло. Непривычно, когда Питер не сидит напротив за столом! Впрочем, часы показывали время, когда он обычно ложился спать. Она спрашивала себя, весело ли ему там. Глядя прямо перед собой, сложив руки на коленях, она хранила на лице выражение холодной строгости.

Потом вдруг она с удивлением услышала стук в дверь. На миг подумала, что это ее сын, и сразу вскочила со стула. Но это был не он – как ни странно, на пороге боязливо переминалась соседка, миссис Финч.

– У вас свет горит, значит не спите, – начала Бесси, на губах которой промелькнуло подобие ее обычной улыбки. – Я подумала… можно ли мне войти и посидеть с вами.

– Посидеть со мной?.. – эхом отозвалась Люси.

По вполне понятной причине она никого не пускала к себе в дом. А в этот час, как она понимала, эта просьба была из ряда вон выходящей.

– Да… – с запинкой произнесла Бесси. – Мне вдруг стало очень страшно. Мистера Финча все еще нет. Иногда он задерживается до двенадцати.

В тусклом освещении лестничной площадки ее круглое лицо казалось очень бледным.

– Тогда входите, – сказала Люси после минутного колебания.

Она считала себя обязанной Бесси и ее матери, и чувство справедливости не позволяло ей забыть об этом. Но разговаривала она холодно. Они вошли в кухню, и Бесси, несмотря на свою тревогу, окинула быстрым любопытным взглядом обстановку комнаты. Они уселись друг против друга.

– Вы очень добры, – с судорожным вздохом промолвила посетительница, – что приняли меня.

– Вовсе нет.

– Не знаю, что на меня нашло! Знаете, весь день сижу одна…

Она умолкла, досадуя на себя, но Люси, хоть и заметила ее волнение, не стала проявлять любопытство. Наступило неловкое молчание.

– Питер пошел на танцы, – делая попытку разрядить напряженность, сказала наконец Люси.

– На танцы! – откликнулась миссис Финч. В ее глазах блеснул слабый огонек оживления. – Я сама любила танцы – мне так нравились быстрые мелодии.

– Да? – вежливо спросила Люси.

– О да, право, – ответила Бесси. Ее глаза вдруг увлажнились, а золотистый пушок на верхней губе чуть задрожал. – Как раз на балу я и познакомилась с мистером Финчем. На мне было белое платье, желтая лента в волосах и красивый желтый шарф. Мистер Финч сказал, что я… – Ее мягкое пухлое лицо курьезно сморщилось, и она расплакалась. Положив голову на стол, она, не сдерживаясь, рыдала в голос, прерывая рыдания всхлипываниями и причитаниями. – Простите… простите меня, – выла она, – за то, что я пришла и распустила нюни. Ничего не могу с собой поделать. Не могу, говорю вам. Это все Джон… мой Джонни, я так его люблю…

Захлебнувшись рыданиями, Бесси прервала свой монолог, и Люси на миг оторопело представила себе Джонни, своего соседа, – немногословного приземистого толстого и лысоватого мужчину средних лет. Джонни мало напоминал Ромео, тем не менее он был мужем, кумиром и источником блаженства Бесси.

– Что же случилось? – воскликнула Люси.

– Пьянка… пьянка, – причитала Бесси. – Я долго держала это в себе, а теперь просто задыхаюсь. Он все время в запое… запое, говорю вам. Когда выходила за него, я ничего не знала – думала, он иногда опрокинет стаканчик, и все. Ох! Это меня убивает, ведь я-то росла в приличной семье. Ни дня не проходит, чтобы он не пришел вечером под мухой. Моя мать… она меня предупреждала… но я, о-о, люблю его, люблю. Как же я несчастна!

Люси на ум пришло пугающее опасение.

– А он… он вас бьет?

– Нет, нет, – простонала женщина. – А лучше бы бил. Мне бы хотелось даже, чтобы он меня порол. Да, порол меня голую, в чем мать родила, – вновь истерично всхлипнула она. – Я хочу его, говорю вам… а он хочет только напиться. Валится на кровать и храпит как свинья, это все, на что он теперь способен, – храпеть! – Бесси дико расхохоталась. – Потом на следующее утро он ест ветчину и яйца и клянется, что завяжет. А вечером приходит такой же пьяный, как всегда. Пьяный в стельку!

И она продолжала в истерике раскачиваться и яростно билась головой о твердый стол, словно ликуя от боли при каждом ударе. Люси не знала, что делать. Она не умела притворяться и не хотела выказать неискреннее сочувствие, хотя отчаяние Бесси встревожило ее. Она сидела в напряженной позе, с состраданием глядя на склоненную фигуру и в мудром молчании ожидая, когда взрыв эмоций утихнет. Наконец Бесси подняла голову и, как плачущий ребенок, вытерла глаза тыльной стороной ладони.

– Я вела себя как дурочка. – Она шмыгнула носом. – Полная идиотка. Разве нет?