Карел Чапек - Рассказы и очерки

Советник тоскливо задумался. "Бедняга Ванкл, ему должно быть обидно, что я, одинокий, получаю больше, чем он. Но разве я виноват? Мне всегда бывает неловко, когда этот человек укоризненно глядит на меня..."

Советник потер вспотевший лоб. "Да, - сказал он себе, - а вот на днях кельнер обсчитал меня на несколько крон. Я вызвал владельца ресторана, и он немедля уволил этого кельнера. "Вор! - кричал он. - Я позабочусь о том, чтобы никто во всей Праге не взял вас на работу!" А кельнер не сказал ни слова, повернулся и пошел. Тощие лопатки вздрагивали у него под фраком..."

Советнику не сиделось на постели. Он пересел к радиоприемнику и надел наушники. Но радио молчало, была безмолвная ночь, тихие ночные часы. Томса опустил голову на руки и стал вспоминать людей, встреченных им в жизни, непонятных маленьких людей, с которыми он не находил общего языка и о которых прежде никогда не думал.

Утром, немного бледный и растерянный, зашел он в полицейский участок.

- Ну, что, - спросил инспектор, - вспомнили вы, кто вас может ненавидеть?

Советник покачал головой.

- Не знаю, - нерешительно сказал он. - Таких людей столько, что... - Он безнадежно махнул рукой. - Кто из нас знает, сколько человек он обидел... Сидеть у окна я больше не буду. И, знаете, я пришел попросить вас прекратить это дело...

1928

РАССКАЗЫ ИЗ ДРУГОГО КАРМАНА

Переводы Т. АКСЕЛЬ и Ю. МОЛОЧКОВСКОГО

РЕДКИЙ КОВЕР

- Гм... - сказал доктор Витасек. - Я, знаете ли, тоже кое-что смыслю в персидских коврах. Согласен с вами, господин Таусиг, что нынче они не те, что прежде. В наши дни эти восточные пройдохи не утруждают себя окраской шерсти кошенилью, индиго, шафраном, верблюжьей мочой, чернильным орешком и разными другими благородными органическими красителями. Да и шерсть уже не та, а узоры такие, что смотреть противно. Да, утрачено искусство ткать персидские ковры! Потому-то в такой цене старинные, вытканные до тысяча восемьсот семидесятого года. Но такие уники попадаются в продаже очень редко, только когда какая-нибудь родовитая фамилия "по семейным обстоятельствам", - так в почтенных домах называют долги, - реализует дедовские ценности. Однажды в Рожмберкском замке я видел настоящий "трансильван", это, знаете ли, такие молитвенные коврики, турки выделывали их в семнадцатом веке, когда еще хозяйничали в Трансильвании. В замке туристы топают по "ему горными подкованными ботинками, и никто понятия не имеет, какая это ценность... ну, просто хоть плачь! А один из самых драгоценных ковров в мире находится у нас, в Праге, и никто об этом не знает.

Дело обстоит так. Я знаю всех торговцев коврами, какие есть в нашем городе, и иногда захожу к ним поглядеть на товар. Видите ли, их закупщикам в Анатолии и Персии иной раз попадается старинный ковер, украденный в мечети или еще где-нибудь; они суют его в тюк обычного метрового товара и потом он продается на вес, что бы в нем ни было. Вот я и думаю, не попадется ли мне в таком тюке "ладик" или "бергамо". Потому-то я и заглядываю в эти лавки, сажусь на кипу ковров, покуриваю и гляжу, как купцы продают профанам всякие там "бухары", "тавризы" и "саруки". Иной раз спросишь: "А что это у вас в самом низу, вот этот, желтый?" И, глядь, оказывается, "хамадан".

Так вот, зашел я однажды в Старом Месте к некоей госпоже Севериновой, у нее лавка во дворе, и там иногда попадаются отличные "караманы" и "келимы".

Хозяйка лавки - такая круглая веселая дама, очень словоохотливая. У нее есть любимая собака, пудель, этакая жирная сука, глядеть тошно. Толстые собаки обычно сварливы и как-то астматически и раздраженно тявкают, я их не люблю. А кстати, видел кто-нибудь из вас молодого пуделя? Я - нет. По-моему, все пудели, как и все инспекторы, ревизоры, акцизные надзиратели, всегда в летах, такая уж это порода. Но так как я хотел поддерживать с Севериновой дружеские отношения, то обычно присаживался в том углу, где на большом, вчетверо сложенном ковре сопела и пыхтела ее собачоика Амина, и почесывал этой твари спину - Амине это очень нравилось.

- Госпожа Северинова, - говорю я однажды, - что-то плохо у вас идет торговля. Ковер, на котором я сижу, лежит тут уже три года.

- Куда там, дольше! - отвечает хозяйка лавки. - Он в этом углу лежит добрых десять лет. Да это не мой ковер.

- Ага, - говорю я, - так он принадлежит Амине.

- Ну, что вы, - засмеялась Северинова, - не ей, а одной даме. У нее дома тесно, держать его негде, вот она и положила ковер у меня. Мне он порядком мешает, но по крайней мере есть на чем спать Амине. Верно, Аминочка?