Карел Чапек: Рассказы и очерки

На выставке Британской империи Чапек был поражен отсутствием данных о жизни колониальных народов. "И я не знаю, что это означает, - пишет он, - страшный упадок культуры цветных народов или страшное молчание четырехсот миллионов человек; и я не знаю, что в конце концов страшнее".

Наблюдая классовые контрасты, писатель признается, что бессилен указать выход, что он заблудился в этих черных улицах британской столицы и не знает, куда они ведут. Картинам лондонской нищеты он может противопоставить лишь уют пригородных- английских коттеджей, воспоминания о тихих сельских уголках Чехии да свои поэтические представления о счастье людей, живущие в его большом сердце.

Следующее десятилетие (1924-1934) в творческой биографии Чапека было отмечено отходом писателя от больших проблем. Юлиус Фучик справедливо говорил о Чапеке: "Это был художник большой творческой силы. Ее чувствуешь главным образом в начале и в конце творческого пути, но в промежутке был большой период, когда одни с удовлетворением, а другие с горечью называли Чапека "официальным писателем". Это был период вынужденного оскудения, когда сердце художника стремилось к истине, а ложное чувство ответственности за существующий общественный порядок вынуждало его к поверхностному изображению жизни".

Временная стабилизация, капитализма в середине 20-х годов и спад революционного движения в Чехословакии усилили иллюзии Чапека о возможности (за неимением лучшего) и в рамках буржуазного строя "собирать крохи относительного добра", как однажды выразился писатель. В это время он сближается с официальными кругами Чехословацкой республики, с президентом Масариком (это сближение отражено в записках Чапека "Встречи и размышления с Т. Г. Масариком", 1928 г.). Вера писателя в относительное благополучие, которое может создать буржуазная демократия, вытеснила из его произведений постановку больших вопросов, свойственных его творчеству начала 20-х годов, хотя и не избавило от тревожного беспокойства за человеческие судьбы.

Теперь он пишет преимущественно произведения малых жанров. В них по-прежнему сказывается его блестящий талант. Более того, возросло мастерство писателя в создании живых конкретных образов. Но проблематика творчества стала более узкой.

Путевые записки этих лет ("Прогулка в Испанию", "Картинки Голландии") при всем блеске остроумия и глубокой поэтичности лишены той широты взглядов и остроты социальных наблюдений, которыми отмечены "Письма из Англии".

В 1929 году выходят сборники Чапека "Рассказы из одного кармана" и "Рассказы из другого кармана". Новеллы этих сборников в большинстве своем представляют своеобразный юмористический детектив главным образом бытового и психологического содержания. Их отличает остроумный динамичный сюжет с неожиданными поворотами, выразительный диалог, в котором чувствуется мастерство драматурга. Несколькими деталями умеет писатель обрисовать живой человеческий характер. Интересно, что нередко отголоски релятивистских представлений об относительности добра и зла оборачиваются в этих рассказах совершенно неожиданной стороной. В целой серии рассказов ("Эксперимент профессора Роусса", "Покушение", "Ясновидец" и др.) осмеиваются должностные лица, чиновники, министры, судьи, которые оказываются не лучше подследственных и уголовников. В части рассказов высмеяна мещанская косность и растлевающая сила собственности. Порой Чапек обращается в своих новеллах и к миру искусства. Закулисная жизнь театра, трагическая история талантливого актера, убитого миллионером, встает со страниц рассказа "Исчезновение актера Бенды".

С лукавым юмором создан образ поэта, витающего в мире грез и пишущего непонятные стихи ("Поэт"). Одно из его стихотворений пригодилось однажды в ходе уголовного следствия: очевидец ночного происшествия, поэт зашифровал это событие в романтических символах своих стихов.

В 1932 году вышел сборник юмористических рассказов, названный Чапеком "Апокрифы". Это оригинальный жанр - веселые, "еретические" перелицовки известных легендарных и литературных сюжетов. Они переосмыслены так, что читатели узнают в них современные автору порядки, нравы, общественные отношения, предстающие в комическом свете. Чапек мастерски снижает религиозные легенды, переводя их в прозаически-бытовой план. Так, например, евангельская легенда об Иисусе, накормившем пятью хлебами тысячи человек, оборачивается темой буржуазной конкуренции в хлеботорговле. Весело звучит рассказ о полуграмотном итальянском священнике, который, впервые услышав от иностранного туриста о Ромео и Джульетте, полагает, что речь идет о его знакомых, носящих те же имена, и поправляет гостя, заменяя поэтическую трагедию Шекспира непритязательной обыденной историей.