Вадим Астанин: Сказки

Бес-искуситель ностальгически закатывал глаза и по его лицу было видно, как приятно ему вспоминать школьные годы чудесные, быстролетящие и невозвратные.

Гусаров всецело разделял настроение знакомого, однако вспоминалось ему и иное, не столь радостное и приятное. К примеру, вот что: однажды в классе, после уроков, остались он, юный Гусаров, четырнадцатилетний подросток и бес-искуситель, юноша на год старше, и так получилось, что начали они как бы бороться, но не по-настоящему, а понарошку, и незаметно увлеклись. Увлеклись настолько, что разнимать дерущихся пришлось классной руководительнице Марье Петровне. Привлечённая громкой вознёй, раздающейся за закрытыми дверями должного быть пустым кабинета, Марья Петровна узрела картину удручающего разгрома и вопиющего нарушения дисциплины. Гусаров, в порванном пиджаке, с разбитым носом и фингалом под левым глазом, сидел, загнанный бесом-искусителем под парту, отбиваясь руками от ударов, наносимых ему обутыми в зимние сапожки крепкими, тренированными ногами беса-искусителя. Бес-искуситель целился Гусарову в лицо, и пинал со всей силы, на которую был способен. Если бы не учительница, он, скорее всего, забил бы Гусарова до смерти. Во всяком случае, сам Гусаров в таком исходе нисколечко не сомневался. Не сомневался ни тогда, ни сейчас, вспоминая, не ко времени, об этом огорчительном эпизоде из школьной жизни.

- Сколько ты в данный момент получаешь на руки? - спрашивал бес-искуситель.

- Чистыми семь восемьсот, - отвечал Гусаров.

- О! - назидательно восклицал знакомый. - С налоговыми вычетами. Семь восемьсот. У нас ты будешь получать вдвое больше. Четырнадцать, нет, пятнадцать тысяч. Работа, конечно, сидячая и лишённая разнообразия, зато спокойная. Компьютер, ты, надеюсь, знаешь?

- Видел, - позволил робко пошутить Гусаров.

- М-молодец, - одобрил свободолюбивый порыв Гусарова бес-искуситель, - я хотел сказать, разбираешься?

- Вполне, - успокоил беса-искусителя Гусаров.

- На уровне «в клавиши потыкал, открыл, закрыл, запустил», или..?

- Или, - утвердительно кивнул Гусаров. - Разметить диск, установить операционку, настроить, удалить, переустановить...

- А со складскими программами, или, скажем, с бухгалтерскими... Как?

- Думаю, соображу, по ходу...

- Походу, ты мне нравишься, Гусарчик, всё глубже и сильнее. Ну, так что? Договорились?

- Отвечать немедля? Буквально сейчас? Или есть время подумать?

- А чего тянуть, Гусарчик? Решать надо как в омут, с головой.

- С головой не получится, Антипов. Я, может быть, и хотел бы уволиться без лишних разговоров, но никто меня сразу не уволит. Особенно Морошкина.

- Морошкина? «Степанутая»? Она, что, у тебя начальник?

- Директор школы.

- Ты смотри, как поднялась. Дослужилась-таки до директора! Да, брат Гусаров, я тебе не завидую...

- Я тоже, - мрачно сказал Гусаров. - К тому же, до конца учебного года остаётся месяц...

- Месяц? - бес-искуситель изобразил на лице деловую задумчивость. - Пожалуй, месяц я это местечко для тебя, Гусарчик, продержу. По старой дружбе... которая не ржавеет. Заметь, брат, совершенно бескорыстно, от чистого сердца и по доброте душевной. Ежели ты, естественно, не откажешься... А ты, Гусарчик, я уверен, не откажешься...

- Да, - сказал Гусаров, наливая себе стопку до краёв, - ты прав, Антипов. Не откажусь.

И подумал про себя флегматично: «С чего бы этот аттракцион невиданной щедрости?»

Действительно, с чего бы? Чем можно было бы объяснить необъяснимое по сути участие в судьбе не слишком везучего в обустройстве маленького личного счастья бывшего соученика? Вспышкой человеколюбия? Актом раскаяния? Приступом благородства? Точно выверенным расчётом? - на что? на соучастие в махинациях? помощь в сокрытии улик? Похмельным синдромом? Прихотью? Навязчивым желанием алкоголика самооправдаться перед неподкупной совестью: я пью в компании, следовательно, я не законченный пропойца? Тайным желанием загладить то давнее избиение? А что там заглаживать? Да, было. Всё было и быльём поросло. Вдобавок он, Гусаров, в том счастливом детстве, тоже не отличался особо примерным поведением. Однажды, помниться, он так приложил одного назойливого парнишку из соседнего двора, с такой силой швырнул его деревянный помост крыльца, сделав красивую подсечку и бросок через бедро (неожиданно для самого себя), что грохот падения, казалось, разнёсся по всей улице. Мальчишка, попавший на гусаровский приём, сильно ударился головой о доски и очень долго не появлялся на улице, и Гусаров каждый раз с замиранием сердца проходил мимо соседского дома, украдкой косясь на окна квартиры, где жила жертва его нападения, и всё ждал, что разозлённые родители мальчишки придут к нему домой и затеют с его родителями грандиозный скандал. Потом Гусарова отведут в РОВД, где поставят на учёт в детскую комнату милиции, а если мальчишка умрёт, то отправят в спецшколу, или разом в детскую колонию. Как выяснилось позже, сосед уезжал в пионерский лагерь. Отдохнув и окрепнув за смену, он возвратился домой и успел до осени отомстить Гусарову за тот великолепно пропущенный приём. Сосед подкараулил Гусарова в глухом тупичке между сараями, где обычно собирались мальчишки чтобы подымить подобранными «бычками». Он был с другом и вдвоём они знатно отдубасили Гусарова. Несмотря на унижение, Гусаров был доволен уже тем, что сосед оказался на удивление здоровым подростком. Помимо того, это неприятное происшествие самым серьезным образом повлияло на Сашин характер. Мальчик совсем перестал драться и начал много читать. Поэтому неудивительно, что к семнадцати годам он вырос в худого, застенчивого юношу, носящего очки в минус восемь диоптрий, мечтающего стать профессиональным учёным-археологом...