Станислав Рудольф - Дальтоник

В отличие от других директор Ян Ракосник надел еще и черный галстук.

Его жена тоже поехала, она сидела в автобусе рядом с Анечкой Бржизовой, и, хотя сорокалетие, словно назойливая кошка, уже скреблось у ее дверей, она выглядела очень, очень молодо. Позже, когда она стояла перед крематорием рядом со своим мужем — он седеющий, с темной шляпой в руке, она в модном пальто, — смотреть на них было приятно.

Без чего-то одиннадцать их впустили в ритуальный зал.

В центре его на катафалке стоял гроб со множеством венков и цветов, на фоне зеленой хвои преобладал желтый цвет. Первые два ряда занимали родственники усопшего, остальные свободные стулья — друзья, соседи и бывшие ученики, отпросившиеся с работы, чтобы приехать проститься со своим учителем. Сидели главным образом женщины; учителя-мужчины опирались о спинки стульев или о стенку.

Губерт Влах занял выгодную позицию поближе к тяжелым дверям. Отсюда хорошо проглядывался весь зал. Рядом с Губертом стояли несколько незнакомых людей и Геленка Боубеликова. Она не стала садиться, предложив свое место пожилой учительнице. Возле нее — Камил Маржик, слева Гавелка и Анечка Бржизова. Откуда только силы берутся? Решила, что и после пятидесяти может еще выйти замуж, поправ статус старой девы! Сейчас она о чем-то спрашивает Дану. Когда бы Губерт ни взглянул на Дану, он отмечает про себя, что она красива, но что-то мешает ему утверждать это, словно Дане для красоты не хватает тех необходимых миллиграммов, которые многие женщины пытаются подменить тоннами косметики или дорогими тряпками. Впрочем, как правило, безуспешно…

Послышалась тихая музыка, и все взгляды устремились на катафалк. Лишь Губерт чуть опоздал, а когда повернул голову, то обратил внимание на Камила, пристально глядящего на гроб.

Губерт невольно вспомнил сына.

Вчера, когда Губерт вернулся домой от норок — перламутровые начинают линять и жрут, точно взбесились, — он, как обычно, отправился сперва в ванную помыться и переодеться, а потом на кухню, приготовить что-нибудь к ужину. Дагмар в четверг приходит позже — какие-то собрания-заседания. Губерт ввалился в кухню, питая слабую надежду на то, что, закрыв плотно дверь, избежит грохота музыки, и вдруг перед распахнутым холодильником обнаружил рыжеволосую красотку — лет эдак шестнадцати. Она вытащила из холодильника батон салями, от которого он, Губерт, глава семьи, смел отрезать ломтик лишь с разрешения Дагмар, ибо она держала эту колбасу на всякий случай, если кто заглянет, — впрочем, в последнее время к ним никто не заглядывал. В другой руке рыжеволосая держала кухонный нож и собиралась резать колбасу дальше. Бросив неопределенное «брывечер», она положила салями на дощечку и отхватывала ломоть за ломтем, по толщине равные Дагмариным четырем.

— Ты что здесь делаешь? — недоуменно спросил Губерт, уперев руки в бока.

Девушка всунула в рот толстый кусок колбасы и, пережевывая слова вместе с колбасой, ответила с достоинством:

— Я — девчонка Богомола! — Она продолжала отправлять в рот кусок за куском. — Если не знаете, кто такой Богомол, объясняю — это ваш Яромир! Мы его так прозвали — Богомол. Вам не кажется, что он смотрит из-под своих очков совсем как жук-богомол?

— А я и не предполагал, что у него есть прозвище, — ответил Губерт со вздохом. — Значит, Богомол, гм…

— А вы его предок, да? Мне Лилина говорила, она вроде бы вас знает…

— Да, я его отец… — Эта рыжая все больше поражала Губерта Влаха. — А где же… Богомол? — поинтересовался он.

Несколько лет назад, когда Губерт был на экскурсии в госбанке, им показали машину, которая перемалывала бракованные банкноты. Сейчас ему почему-то пришла на ум эта ненасытная машина — видимо, ее напоминала девушка, столь энергично поглощающая колбасу.

Рыжая мотнула головой.

— Он у себя!..

— А тебя отправил сюда?

— Не-а… ему сейчас не до меня. Он занят!

Губерт вошел в комнату сына. Тот лежал на диване, впившись взглядом в ткань, обтягивающую стереоколонку, и не заметил пришедшего отца.

Губерт Влах перевел ручку проигрывателя на нуль и в тишине, еще отдававшей эхом последних звуков рвущей уши мелодии, сказал:

— Эй, Богомол, что это там за девчонка?

Сын, видимо, не осознавая того факта, что отец не знал раньше его прозвища, продолжал спокойно лежать на своем диване, не двигаясь с места:

— А-а, Габина. Она где-то там болтается, а что?

— Ты что же, только сейчас о ней вспомнил? Зачем тогда приглашаешь, если не уделяешь ей никакого внимания?