Гудбергур Бергсон - Исландский писатель за границей

Перевод с исландского Татьяны Шенявской

Одна немецкая идеалистка, слывшая большим другом Исландии и державшая книжный магазин в маленьком, но известном городе, как-то пригласила меня приехать и почитать что-нибудь из моих произведений, чтобы таким образом представить и себя самого, и исландскую культуру, почти незнакомую жителям европейского континента. А все потому, что в одном журнале напечатали мой рассказ. Он так понравился той женщине, что она не только стала моей большой поклонницей, но и решила выступить в роли покровительницы всего исландского народа.

— Я с детства мечтаю о путешествии в вашу удивительную страну, — писала она в присланном по факсу приглашении и между делом просила меня попытаться раздобыть ей грант для осуществления этого мероприятия. — Вдруг у вас получится, и тогда моя мечта станет реальностью. Я готова на большие расходы.

Я не смог отклонить ее любезное приглашение и попросил грант в одном исландском фонде, который финансировал знакомство иностранцев со страной. Грант дали, поскольку считается, что знание литературы способствует увеличению объема продаж морского окуня в Бремерхафене. «Германия уже давно стала для исландской культуры окном в Европу. Вагнер никогда не написал бы свои оперы, если бы не знал ‘Эдду’», — писали в письме из фонда. Я переслал деньги женщине и вскоре после полудня отправился на поезде в этот город, где и нашел в центре книжный магазин.

Женщина встретила меня с улыбкой старой знакомой, словно знала всех исландских писателей в лицо и им не нужно было представляться. Магазин располагался на двух этажах, и она сразу же повела меня вниз по широкой деревянной лестнице. Там меня уже ждал микрофон и несколько стульев, расставленных полукругом для возможных гостей.

Женщина оказалась средних лет, очень суетливая. Ей было явно не по себе, возможно, из-за того, что она это затеяла; ведь если никто не придет, она понесет убытки.

— В Германии все так дорого, жизнь стоит немало, — сказала он, несколько раз кивнув головой, будто от боли, которую испытывала за саму себя и весь немецкий народ.

Я почувствовал себя виноватым и всеми силами пытался поддержать беседу, которая становилась все более принужденной. Вокруг нас повсюду стояли стеллажи, и она вдруг принялась расставлять книги, хотя в этом не было никакой нужды. Вскоре я осознал, что, похоже, никто действительно не придет, хотя женщина, по ее словам, заблаговременно развесила повсюду рекламные объявления, и в торговых залах, и в витринах, и даже на стеклянной двери супермаркета напротив.

— Одно только это сколько стоило, — сказала она с некоторой долей грусти, достаточной для того, чтобы вызвать во мне еще больше сочувствия и усилить чувство вины за все ее траты.

При такой мощной рекламной кампании мой приезд точно не пройдет незамеченным, заверила она меня, кивая головой.

— Знаю я немцев, мы никогда ничего не упускаем.

Потом она начала рассказывать о своих трудностях, о том, как неохотно немецкие писатели читают публике свои произведения, разве что за большие деньги.

— Немыслимо, чтобы сюда приехал, например, Мартин Вальзер. А если бы и приехал за баснословный гонорар, то даже со мной разговаривал бы лишь в случае крайней необходимости, тем более с гостями.

— А почему? — спросил я.

— А разве такие парни не слишком высокого мнения о себе? — сказала она, искренне удивляясь моему непониманию всей важности немецких писателей. — Однако Томас Манн читал здесь перед войной. Магазин, конечно, перестроили, а табличка осталась.

Она указала на табличку.

— Это так странно, он стоял как раз вот тут! Но пол, разумеется, сейчас другой, — пояснила она, проведя рукой по табличке, и вдруг начала рассказывать о том, как хорошо продается недавно вышедшая книга Зюскинда «Голубка». — Хотя и хуже, чем предыдущая, — добавила она с легкой грустью.

— А почему? — в нервном напряжении повторил я тот же вопрос.

— В Германии нельзя хорошо продать две книги одного автора подряд, — ответила она удивленно. — Разве вы не знали? Это один из немецких законов.

— Нет, — честно признался я.

— Это потому, что вы исландец, — сказала она, кивком показав, что мое неведение, обусловленное культурными различиями, ей вполне понятно.

Нижний этаж магазина чем-то напоминал оркестровую яму. Оттуда я мог видеть, как люди заходили, рассматривали книги, иногда покупали, однако никто из них вниз не собирался.