Ариадна Борисова - Божья отметина - Мать

— Зачем американ хоросий рыба спортил?

Майис педагогично нахмурила брови, и Степан, спохватившись, похвалил:

— Хоросий, хоросий сардин. Когда голодный, есь мозно.

— Есь нада, голодай нету!

Пресекая протесты Марии, Майис доверху набила ее сумку мороженым мясом:

— Изоська мясо есь, расти болсой, тостый!

Мяса хватило надолго. Крепкий бульон перед сном заменял Изочке молоко, после него она крепче спала. Няньке, ополоумевшей и пустившей по подбородку слюну от одного только мясного запаха, тоже перепал порядочный кусок с мозговой костью для супа. Но дома гостинец тут же прибрала невестка и скормила своей ораве в пять ртов, а чтобы свекровь не выла, пригрозила ей набело выскобленной костью.

Однажды престарелая нянька не удержала Изочку в немощных руках и уронила ее на пол. Ребенок не пострадал, но Мария отказалась от услуг бабки. Доверять ей дочку она уже не могла. Да и часть трудно добываемой пищи была, таким образом, спасена от истребления не по годам прожорливой старухой.

Просыпаясь засветло, Мария растапливала печку, кормила дочку остатками вчерашнего ужина, туго пеленала ей ножки и подпирала бочок свернутым в скатку отцовским бушлатом, а чтобы не перевернулась, привязывала девочку к железным прутьям изголовья. Потом мчалась с крынкой в сгущенных пластах тумана на окраину поселка к первым колхозным домам, и сразу обратно. Хозяева коровы после сдачи госпоставок оставляли ровно литр. Не успевая прокипятить молоко, Мария ставила крынку на подоконник, ближе к заросшему инеем стеклу, и снова уносилась в голубеющую твердь мороза.

В обед бежала домой как могла скоро. Подбросив стащенные на обжиге кирпича куски угля в пасть остывшей печи, распеленывала и тормошила затекшее Изочкино тельце. Времени недоставало уже и просто подогреть молоко. Мария набирала его в рот, согревала мелкими порциями в защечной болтанке и, стараясь не пролить ни капли, вдувала жизнь в раскрытый по-птичьи Изочкин ротик. Уходя, задвигала заслонку как можно дальше, чтобы сохранить тепло. Не до упора — нельзя, когда топишь углем. И все равно в воздух каморки пробивался едва уловимый запах угарного газа. Чтобы дочка не угорела, Мария прибегала к народному средству — закладывала ей в ушки ягоды размороженной брусники.

К лету нужда топить печь отпала, это было огромное облегчение, но барак стоял в болотистой низине, и теперь дома стало сыро. Мария сняла с окна вторую раму, чтобы комната хоть как-нибудь проветривалась. Тогда Изочку принялись донимать мухи и комары. Никакой возможности не было спастись от этих тварей, проникающих во все щелочки окна, несмотря на тщательно промытые дезинфицирующей карболкой стекла. Мария нарезала полосами газетные листы, покрыла их растопленной еловой смолой и повесила вместо шторок. В августе, когда насекомых стало особенно много, липучки пришлось менять каждые три дня, иначе они, приводя Марию в ужас, превращались в колышущиеся меховые ленты. Ей казалось, что эти неистребимые мушиные кладбища кишат заразными микробами, а подросшая Изочка почему-то заимела к ним стойкий интерес и все порывалась сдернуть с окна.

Больше всего Мария опасалась накатывавшей с запада осенне-весенней эпидемии инфлуэнцы, которую совсем недавно стали называть гриппом. Прививки от вируса гриппа, имеющие, по слухам, еще слабый эффект, ставили детям только в Москве, далекой, как чужая планета. В журнале «Работница» Мария вычитала профилактическую рекомендацию почетного академика Гамалея и по его совету ежедневно смазывала Изочкины ноздри изнутри мыльной пеной для предохранения от гриппа. Девочка сопротивлялась, чихала и плакала, зато ни гриппом, ни ангиной ни разу не заболела.

По вечерам Мария заносила с улицы и ставила на печь чайник с наколотым льдом. Его в начале зимы, когда схватывалась река, заготавливали на субботнике все работоспособные жильцы барака. Лед предназначался только для питья, для других потребностей ежедневно натаивалась жестяная ванна снега.

В отверстиях чугунного утюга горели красные угли. Мария гладила, и в комнате становилось жарко, влажно, вкусно пахло занесенным с мороза бельем, отсыревшей известью и волглым мхом законопаченных стен. Чтобы отдать ребенку как можно больше минут своего плотно сбитого времени, Мария старалась делать все быстро и часто недосыпала. За верхний брусок оконной колоды цеплялась скорбная бровь ущербной луны. Оглядев больное послевоенное тело земли, луна отогревала в маленьком тепле барачной каморки остуженные зимним холодом пальцы-лучи. Выкатывались на лунную дорожку оторванные ветром от корней, обесцвеченные солнцем и морозом ежи перекати-поля и одинокими бродяжками двигались поверх сугробов в неизвестную снежную даль.