Паскаль Рютер - Барракуда forever

Тем временем я достал шар и наши ботинки для боулинга. Наполеон повесил трубку и произнес:

— Видишь, Коко, пришлось соврать недотыке. Только об уроках и думает. К счастью, ты на него не похож.

Сердце у меня сжалось. Мы не всегда похожи на тех, кем восхищаемся.

Наполеон натянул черную кожаную куртку, и мы вышли из дому, оставив ключи под ковриком. Он распахнул передо мной дверцу машины:

— Прошу вас, месье, садитесь.

У деда был свой собственный шар, черный, блестящий, очень тяжелый, с надписью по-английски Born to win — “Рожденный побеждать”. Те же слова были вышиты белым на его боксерских перчатках. Он находил, что в этом есть шик и элегантность.

Он пристрастился к боулингу от скуки, после того как бросил бокс, и вскоре стал блистать на дорожке, как прежде на ринге.

— Точность, гибкость, изящество — таковы три заповеди боулинга, — говорил он. — То же самое относится и к игре в шарики!

Он поставил свой “пежо”, заняв почти три парковочных места. И мы вошли в зал.

В тот вечер дед был в прекрасной форме. Делал короткий разбег, затем грациозный широкий шаг, как будто раскрывал пару легких ножниц. Шар с неохотой покидал его, как будто не желая расставаться с его пальцами, а потом скользил вперед так красиво, так мягко, словно на воздушной подушке, не касаясь пола. Результаты высвечивались на экране с танцующей девушкой в голубом купальнике. После десятка страйков подряд вокруг нас стали собираться люди.

Наполеон сосредоточился было перед “броском века”, но тут посреди благоговейного молчания прозвучал чей-то голос:

— Шар не урони, старичок.

Дед замер на месте. Подбрасывая в руке шар, он пробежал взглядом по зрителям. Группа насмешливых молодых людей явно решила закончить вечер в больнице. Наполеон усилием воли сдержал себя, сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, потом вернулся на место, готовясь к разбегу.

— Коньки не отбрось, дедуля! — бросил второй парень.

Вокруг нас сгустилась тишина. Дед положил шар, прочистил горло. Оглядел всех неприязненно и надменно.

— Пойдем, Коко, — громко проговорил он, — мы уходим. Здесь воняет.

— А потом? — спросил меня Александр на следующий день. — Чем все закончилось? Расскажи, что было дальше.

— Тебе интересно? — спросил я.

— Да-да! Ну давай, рассказывай!

— Так вот. Было уже темно, пришли мы на паркинг, а там нас ждет целая банда. Такие, знаешь, парни, которые пальцами хрустят.

— Ой, ужас! — воскликнул Александр. — И вы вернулись в боулинг?

— Ничего подобного. Дед просто им сказал: “Обычно я задаю трепку противнику один на один. Но сегодня сделаю исключение. С кого начнем?”

— А ты где в это время был?

— Сидел себе спокойненько на капоте “пежо” и сторожил дедушкин шар. Как будто смотрел кино, только попкорна не хватало!

— И тебе не было страшно? Я имею в виду, за дедушку не было страшно?

Я расхохотался:

— Страшно? С чего это? Он мне сказал только: “Извини, придется задержаться. Всего на пару секунд, и сразу поедем”. Бац-бац! — и он их всех уложил, одного за другим, прямо так, запросто. Видел бы ты, как он их отметелил! Парни корчились на земле и стонали, а дед сказал: “А теперь, если вам дороги ваши задницы, валите отсюда!”

— И что?

— И они свалили.

— Класс! — выдохнул Александр. — Ты так здорово рассказываешь!

Александр Равчиик упорно не желал говорить о своей семье, как и о том, почему они решили переехать в тот момент, когда учебный год уже начался. Было понятно, что он терпеть не может, когда люди лезут в его прошлое, и боится этого. Однако (а может, как раз по этой причине) большинство ребят в школе изводили его расспросами. Откуда ты? Чем занимаются твои родители? А у тебя есть и папа, и мама?

Я восхищался его искусством уходить от ответов. В этом он проявлял почти такое же мастерство, как в игре в шарики. Впрочем, одноклассникам это быстро надоело, они поняли, что ничего не добьются, и мстили ему, полностью его игнорируя, словно его и нет вовсе. Александра считали странным еще и из-за его необычного увлечения, которое, по общему мнению, было отвратительным, а во мне разжигало любопытство: он наблюдал за насекомыми, следил за их передвижениями, во время переменок защищал, не пуская их туда, где постоянно ходили школьники. Он знал их научные названия, и мне казалось, что они звучат так же ярко, утонченно и поэтично, как эсперанто Наполеона: жесткокрылые, бронзовки, мантикоры, жуки-олени.

Мы много времени проводили вдвоем, даже просто по дороге в школу и обратно. Дружба наша еще больше окрепла, когда он понял, что я не собираюсь расспрашивать его о семье. Что касается проигранных шариков, то мне не хватало духу о них заговаривать. Я смирился с тем, что теперь они не мои, а потому лучше о них забыть.