Елена Борода - Я тебя никогда не прощу

Чел вообще онемел после Леськиного отпора. Она ему заявила, что мы его первый раз видим, и он нам вообще никто. Справедливо, я считаю.

Все малость поуспокоились. Завуч пришла в нормальный вид, если не считать красных пятен на щеках.

– Ладно, Сергей Витальевич, – примирительно сказала она. – В самом деле, это же дети.

Сергей Витальевич, не глядя на неё, протянул мне и Леське раскрытые корочки. В доказательство того, что он здесь не случайно. Чуть не под нос сунул. Буквы прыгали перед глазами, не разобрать, что написано. Я мысленно сфотографировал его удостоверение, даже не вчитываясь.

Леська фыркнула и демонстративно отвернулась.

Сергей Витальевич корочки убрал.

– Пройдемте ко мне в кабинет. Там и побеседуем, – сказала завуч.

Не скажу, что я пришел в восторг от этого предложения, но оставаться в коридоре было еще глупее. Тем более что вот-вот должен был грянуть звонок с урока.

Леся

Ладно, расскажу, как всё было. Хотя даже вспоминать не хочется.

Нас привели в кабинет завуча. Как арестантов! И орали не переставая! Тим ещё в коридоре выключился, я видела.

Он вообще не переносит, когда на него орут. Или на кого-то орут в его присутствии. Моментально выпадает из реальности парень.

Так и сейчас. Стоит, вроде голову опустил. Как в коконе. Слушает своего внутреннего Моцарта, не иначе.

Я так не могу. То есть я тоже не переношу крика. У меня в голове будто лопаются воздушные шары, трутся друг о друга и лопаются. И я начинаю кричать в ответ.

Непонятно, почему я сдержалась в этот раз. Наверное, потому что увидела Инночку в слезах.

Инночка – это секретарь. Кабинет у завуча просторный, в два окна. А перед ним приёмная, в одно окошко. Мы остановились в приёмной. И возле этого самого единственного окна сидела за своим компьютерным столиком Инна и рыдала. Нос у неё распух до безобразия, а глаза, наоборот, стали маленькими. Значит, рыдала долго.

Так вот, посмотрела я на неё, и ругаться мне расхотелось. А ещё я заметила, что завуч злится не столько на нас с Тимом, сколько на этого самого чужака. Упругий его фамилия, я запомнила. Упругий Сергей Витальевич, надо же!

Хотя какой там Витальевич! При дневном свете стало видно, что он совсем не солидный. Возраста какого-то неопределенного. Вроде молодой, а на залысинах поскользнуться можно.

Вот, значит.

Иннуся плачет, завуч кричит, Витальевич пыжится.

И всё это как-то связано с нами. Со мной и Тимом.

Мне стало интересно, так что я даже злиться перестала.

И тут Тим ожил:

– Вы нас в чём-то обвиняете?

Тим никогда не хамит в открытую. Говорит всегда вежливо и неторопливо. Но как-то так у него получается, что лучше бы хамил, честное слово. Очень уж много превосходства в голосе, в манерах, во всём. За это Тима многие не любят. Считают, что он выпендривается. Но только не я. Я-то вижу, что Тим не такой. Он… Ладно, потом про Тима.

– В чём мы, по-вашему, виноваты? – спросил Тим.

Усердный, то бишь Упругий, прищурился так недобро и говорит:

– А вы не догадываетесь?

– Нет, – спокойно отвечает Тим.

– Нет?!

Тут завуч вступилась.

– Сергей Витальевич, – предостерегающе произнесла она.

Упругий заткнулся. Только покосился недовольно, но не на завуча, а почему-то на Инну.

– Мы хотим знать, что вы во время учебных занятий делаете в местах, где вам быть не положено, – сказал Упругий.

– Например?

– Например, здесь. В приёмной.

– В данный момент с вами разговариваем. Непонятно о чём, кстати.

Упругий снова уставился на Тима. Любви в его взгляде, разумеется, не было.

– Речь не об этом. Не надо уходить от темы. Вы двое постоянно здесь торчите!

– Разве это преступление?

– Если после вашего визита что-то пропадает…

– Сергей Витальевич! – рявкнула завуч.

– А что-то пропало? – ужаснулся Тим.

Ужаснулся очень ненатурально. Как будто роль репетировал. Я поняла, что Упругий сейчас к нему намертво прицепится. Поэтому вмешалась:

– Ничего мы не брали, понятно?

– Сланцева, не начинай! – вскинулась завуч.

Я поглядела на неё, демонстративно закинула в рот жвачку и принялась жевать. Я специально громко чавкала. Видела, что нашу Железную леди аж передёргивает от таких звуков, и получала от этого удовольствие.

– Это мы установим, кто что брал и зачем, – сказал Упругий.

Я посмотрела на Тима. У него было сложное выражение лица. Нечто среднее между изумлением и оскорбленным достоинством. Видимо, он колебался, какую маску выбрать. Наконец выбрал: