Фигль-Мигль - Тартар, Лтд.

Это было абсурдно, но он плакал.

— Нет, нет, — сказал я. — Мы уходим еще дальше, в Элизиум, в Тартар… В Тартаре золотые реки, и солнце, и вечная жизнь, и красавицы, и герои…

— А мы герои?

— Да, — сказал я. — Очень может быть.

— Значит, мы победим?

— Нет, — сказал я, — нет. Герои не всегда побеждают.

Мальчик посмотрел на меня с подозрением и снова приготовился плакать.

— Значит, не герой, — проныл он. — Герой не может не победить, зачем тогда все?

— Все зачтется, — сказал я без большой уверенности. — Не обязательно побеждать, просто герой должен сражаться. То есть наоборот, все сражающиеся — герои. Ну, конечно, если они совершают подвиги.

— Может быть, достаточно одного подвига? Такого, мощного?

— Нет, — сказал я твердо. — Дело не в количестве, а в непрерывности процесса.

— Вот-вот, — пролепетал он, и на лице его отобразилось сильное уныние. — И она о том же. А потом, пожалуйста, Греция. Ты уверен? Насчет Аристотеля? — Он кусал губы. Вертел пальцы. Весь вертелся. Какая-то новая мысль пришла ему в голову и не давала покоя.

— Да что такое, маленький?

— Я боюсь попасть в ад, — прошептал он.

Все-таки хорошо, что я не засмеялся. Он так доверчиво на меня смотрел, по его лицу текли слезы. Он хотел что-то сказать, сбился, опять начал. Он что-то бормотал о кипящих котлах, о грешниках, о Тартаре, который вовсе не Тартар или Тартар, но не такой. Я взял его за руку и осторожно потянул себе на колени.

— Кто тебе наговорил этой хери?

— Да, — всхлипнул он, ерзая и сморкаясь в подол незаправленной рубашки. — Так-то херь, а как попадешь туда, херью не покажется.

И стал я его утешать.

— Вот слушай, — сказал я ласково, на помощь речам пуская руки, — за что же нас в ад?

— Там найдут за что, — сказал он. — Это уже не бейсбол, а бои без правил, в чем-то да замажешься, а не сам, так помогут. — Он подумал. — А кто виноват? — Он злобно посмотрел на меня. — Из-за тебя я стал другим, а я этого не хотел. Зачем мне это было бы нужно?

— Боже правый, — сказал я пораженно, осторожно его ощупывая. — Никогда не думал, что общение со мной может дать такие результаты. Но ты ошибаешься, стать другим нельзя.

— А всего этого могло бы и не быть, — сказал он удивленно; видимо, до него наконец дошло. — Если бы я тогда не поперся в стекляшку, если бы ушел с Лизкой, а не с вами, если бы не захотел знакомиться с троцкистами, а потом не захотел в этом участвовать, если бы Крис была поспокойнее, если бы ты не сбивал меня все время с толку…

— Если бы ты родился толстым, робким, нелюбознательным, в бедной семье, с плохим зрением…. — Я моргнул и вдруг представил, как бы это могло быть. Толстый робкий мальчик в круглых очках, в нелепом пальто попадается мне в коридорах университета, возможно, смотрит вслед. Мне-то какое дело, я полон пива и планов, на мне модные тряпки, у меня шикарные любовники. Иногда, впрочем, я с ним разговариваю о книжках. Потом, в кафе или на улице, он знакомится с троцкистами, знакомит с троцкистами меня… ну и так далее, все равно в общем итоге я в дерьме с головы до ног, и все на свой лад счастливы.

— Какой вздор, — говорил я, притрагиваясь, прикасаясь. — Ты что, с Крис поссорился?

— Крис пошла к вам, дура, — сказал он. — Чего-то еще ждет от тебя. А ты, как мои папики, ни во что не веришь, если тебя не касается. Как же, самый умный, все дела. Архитектор судеб.

— Да, да, — сказал я, вставая и подхватывая его. — Какие страсти. — С этими словами я поволок его на диван, но был слишком груб в своем нетерпении. Он вырвался. Заплаканный, с красными пятнами по всему лицу, он отскочил в сторону и гневно сообщил, что делают в аду с такими, как я. Язык у него развязался, он был великолепен. Я внимательно слушал, внимательно смотрел и пришел к выводу, что, продолжая, легко бы мог настоять на своем.

— Да мне-то что, — сказал я. — Я просто шел мимо.

На пути домой меня настиг дождь. Вода упала с неба плотным комом, и следом за ней посыпались громы и молнии. Я пометался, спасся под деревом, в чужом подъезде, под крышей остановки; вымок при этом не меньше, чем если бы гордо шел прямой дорогой. Останавливаясь, дрожа от холода, я робко любовался великолепием черного неба. Я смотрел на молнии, по их ядовитому жидкому блеску пытаясь представить блеск солнца. Прижимаясь к телу дерева, я вместе с ним трепетал под порывами ветра; на меня падали обломившиеся ветки, я брал их в руки. Листья этих веток еще слабо дышали, не зная о своей смерти.

Крис меня дожидалась. Я ласково поздоровался, стягивая текущий водой свитер. Под мокрым свитером мокрая рубашка липла к телу продуманными складками, делая из меня античную статую.