Гюнтер Вайзенборн - Преследователь (Записки Даниэля Бренделя)

— Уговорили! — ответили мы и поехали туда.

Вначале она молчала. Должно быть, ей надо было разобраться в самой себе. Что за неожиданный поворот: за десять минут до отхода поезда она встречает приятеля былых времен и едет с ним в какую-то деревню! Что все это значит? Да и значит ли вообще что-нибудь? Подействовала ли на нее моя настойчивая просьба выступить свидетельницей или проснулись воспоминания прошлого? А ночью? Что будет ночью? Во всяком случае, это должно остаться чисто деловой и дружеской встречей и ничем более.

Я начал расспросы. Мне хотелось знать все обстоятельства ее жизни.

— Когда ты вышла на свободу?

— Весной сорок пятого, — ответила она.

— Откуда?

— Из Берген-Бельзена.

— А как же СП? (СП означало смертный приговор.)

— Гестаповский комиссар, отославший меня в концлагерь, сказал мне, что мои бумаги сгорели.

— А все остальные?

— Я ни о ком ничего ни разу не слышала.

— Тяжко тебе пришлось?

— Не будем об этом говорить.

— А что ты делала потом?

— Поехала в Аахен, — ответила она кратко.

Это было в ее духе. Она принадлежала к людям решительного склада. Это она доказала во время ареста Вальтера, да и только что на вокзале, когда в последнюю минуту спрыгнула с поезда. Но распространяться она не любила. Или уж начинала рассказывать по собственному почину.

— В Аахене обосновалась сестра… родители не перенесли того, что случилось. Одно время мы жили там вместе. Я работала в аптеке. Хозяева оказались очень симпатичные — доктор Кениг и его жена… Мне было хорошо у них… Нет, особенно голодать нам не приходилось… Нет… Я прожила в Аахене всего два года… Потом переехала в Лион… Нет, не одна… Нет, замуж я не вышла… Я поступила в детскую больницу… Нет, мне выхлопотали разрешение работать, это было нелегко… потом мы уехали… И вскоре расстались… Он живет в Бразилии… Счастлива ли я?.. Сама не знаю. Ты когда-нибудь в жизни был счастлив?

Я сознался, что до сих пор не был, если не считать отдельных минут. Да, пожалуй, счастье и всегда длится считанные мгновения — это никак не длительное состояние, заметил я и вспомнил наш давнишний с ней разговор в ложе оперного театра.

— А может, человек тогда бывает счастлив, когда перестает думать о себе, потому что занят другим, людьми или делом? — предположила она.

Это было так похоже на нее. Она всегда думала о других. Конечно, она изменилась, немножко пополнела с годами. Исчезла хрупкая худоба юности. Но стройность она сохранила. Я смотрел на ее маленькие, но очень сильные руки. Грудь по-прежнему была почти незаметна, а шея тоненькая и без единой складки. На лице временами появлялось выражение трезвой примиренности. Но лицо было прежнее, прозрачно-бледное, изящного овала, и глаза те же — ясные, серые.

О суде она не упоминала. Ранние сумерки дождливого дня положили тени на ее почти неподвижное лицо. Большую часть времени она смотрела в окно и только иногда внезапно взглядывала на меня, скорее холодно, нежели дружелюбно. Казалось, она жалеет о своем скоропалительном решении. В сущности, против меня сидела почти чужая женщина. О себе она, правда, рассказала, хотя скупо и неохотно. Но моей судьбой, моими переживаниями даже не поинтересовалась. Может быть, для нее было достаточно, что я сижу перед ней живой и здоровый? Так или иначе, сказывались долгие годы разлуки. Даже пылкие чувства остывают, даже любовь стареет и смотрит на любимого померкшим взглядом, и страсть иссякает с годами. Но, может быть, я ошибался? По совести говоря, я был немало разочарован. Какой непосредственной и сердечной была встреча у вокзала! Спешка придала ей особую остроту. Теперь времени у нас было достаточно и, правду сказать, сердечности поубавилось. Чуть-чуть? Насколько — я-и сам не знал. Вообще я не понимал, что из этого получится.

Когда поезд остановился в третий раз, мы сошли. Гостиница находилась неподалеку от станции. А вся деревня оказалась меньше, чем я себе представлял. Хоть бы Еве здесь понравилось! Я взял ее чемодан, и мы в сгущающихся сумерках подошли к гостинице.

Зал был всего один. Лампы уже горели. Почти за всеми столиками шумно ужинали непринужденно веселые мужчины. Мы отыскали свободный столик и попросили чего-нибудь поесть.

Кельнерша сказала, что может предложить только шницель с красной капустой.

— Сами видите, какой сегодня наплыв посетителей. Чуть не вся районная конференция столуется здесь.

Мы съели шницель с капустой. С согласия Евы я велел принести бутылку рейнвейна. Вино оказалось не очень хорошим, но и не слишком плохим. Мы выпили и почувствовали себя немного свободнее.