Рохинтон Мистри - Хрупкое равновесие

— Нет, я просто молилась. Простите, что побеспокоила вас.

— Ничего, — ответил Нусван. — Но я не разобрал, какую ты читала молитву. Надо тебе взять уроки дикции у приемника дастура «Обними меня» в храме огня.

Посмеявшись этой шутке, супруги вышли из спальни.

— Помнишь, какой она была после смерти Рустама? Почти каждую ночь выкрикивала его имя, — прошептал Нусван.

— Это было так давно. С чего бы ей опять волноваться из-за этого?

— Возможно, она так и не сумела это пережить.

— Да. Наверное, от некоторых вещей оправиться невозможно.

Оставшись одна, Дина сложила лоскутное одеяло. Его узоры вызывали из молчания непрошеные слова — значит, его нужно убрать навсегда. Дину пугала исходящая от него магия — не известно, куда она могла ее привести. Ей не хотелось испытывать судьбу.

Нусван перестал дразнить Дину — она никак не реагировала, и ему стало неинтересно. Иногда, сидя в своей комнате, он вспоминал свою прежнюю, упрямую, несдержанную сестренку и жалел, что ее больше нет. «Да, — вздыхал он, — вот что делает жизнь с теми, кто не усваивает ее уроки — она ломает их и укрощает дух. Однако теперь Дине хотя бы не придется трудиться из последних сил — о ней есть кому позаботиться».

Вскоре уволили служанку, которая приходила по утрам убираться, протирать полы и пылесосить. Нусван объяснил это тем, что «негодяйка хотела больше денег, ссылаясь на то, что в доме стало больше жильцов».

Дина намек поняла и взяла уборку на себя. Женщина поглощала в себя все, как огромная губка, а оставшись одна, отжимала себя насухо, и процесс возобновлялся.

Теперь Руби подолгу отсутствовала. Правда, перед уходом всегда осведомлялась, не нужна ли ее помощь. Дина не удерживала золовку, ей нравилось быть дома одной.

— Благодаря Дине, я теперь могу восстановить свое членство в клубе «Уиллингтон», — сказала Руби как-то вечером Нусвану. — Прежде на это не хватало денег.

— Дина — одна на миллион, — согласился муж. — Я всегда это говорил. Да, у нас были стычки и споры, правда, Дина? Особенно относительно замужества. Но меня всегда восхищали твоя сила и упорство. Никогда не забуду, с каким мужеством ты перенесла гибель Рустама на третью годовщину вашей свадьбы.

— Нусван! Ну зачем вспоминать об этом за обедом и волновать бедняжку Дину?

— Виноват, виноват! — И Нусван послушно поменял тему, переключившись на чрезвычайное положение. — Проблема в том, что из него ушло первоначальное эмоциональное напряжение. Ушел страх, который дисциплинировал людей, делал их пунктуальнее и трудолюбивее, этот страх ушел. Правительству надо что-то предпринять, чтобы оживить программу.

Теперь за обедом не поднимался вопрос о ее замужестве. «В сорок три года вопрос исчерпан — товар залежался», — сказал Нусван жене.

Воскресными вечерами они играли в карты.

— А ну, поторапливайтесь, — созывал Нусван женщин ровно в пять. — Пришло время карт.

Брат неукоснительно соблюдал этот ритуал, который хоть как-то поддерживал в нем мечту о крепкой семье. Иногда, если заходил гость, они вчетвером играли в бридж. Но чаще всего игроков было трое, и они часами играли в рамми под давлением Нусвана, видевшего в этом признак семейного счастья.

— Вы знаете, что Индия — родина карт? — спрашивал он.

— Что ты говоришь? — восклицала Руби. Знания Нусвана всегда ее потрясали.

— Да. И шахмат тоже. Существует теория, что игра в карты ведет происхождение от шахмат. Европа познакомилась с картами только в тринадцатом веке через Ближний Восток.

— Невероятно, — сказала Руби.

Нусван сбросил карты лицевой стороной вниз и объявил:

— Рамми.

После объявления комбинации Нусван стал анализировать ошибки других игроков.

— Нельзя было сбрасывать червового валета, — сказал он Дине. — Поэтому ты и проиграла.

— Решила рискнуть.

Нусван собрал карты и стал тасовать.

— Кто сдает? — спросил он.

— Я, — ответила Дина и взяла колоду.

Ранним утром самолет из Дубая с большой задержкой доставил Манека на родину. Как молодой человек ни старался выспаться в самолете, ему не удалось — мешали вспышки на экране: в туристическом салоне смотрели фильм. И вот теперь он с заспанными глазами стоял в очереди на таможенный досмотр.

Аэропорт расширялся, и пассажиров согнали во временную конструкцию из рифленого железа. Перестройка, как вспомнилось Манеку, началась здесь еще восемь лет назад, когда он только летел в Дубай. Жаркие волны, ударяясь о раскаленный металл конструкции, рикошетом били по людям. Запахи пота, сигаретного дыма, дешевого одеколона и дезинфекции носились в воздухе. Люди обмахивались паспортами и таможенными декларациями. Кто-то потерял сознание. Два служителя пытались привести мужчину в чувство, посадив у работающего вентилятора на столе таможенного офицера. Послали за водой.