Сара Зарр - Джем и Дикси

«Мы назовем его „Джем"».

Я закрываю глаза и вижу выведенное неоном мое имя на одной из вывесок где-то в глубине укрытого туманом Сиэтла. Внутри – грохот усилителей и рев гитар, на сцене – его любимая рок-группа. И папа, скользящий в толпе. Проверяющий, все ли в порядке, все ли довольны. И мама… Интересно, что бы делала мама. Работала в баре? Я открываю глаза и глубоко затягиваюсь.

Клуб. Какая же нелепая идея для людей без гроша в кармане, которые пытаются бросить пить и принимать наркотики. Его старые мечты были не просто старыми, а давно просроченными и ядовитыми.

А какие мечты у меня? Если они вообще есть. Я никогда не задумывалась о будущем. Не мечтала о нем, как другие школьники, как коллеги на прежней работе. Я хочу подать документы в колледжи Калифорнии. Я мечтаю увидеть Лондон. Я коплю на квартиру.

Эти мечты звучат выполнимо, это реальные цели. А мечты моих родителей были похожи на сказки.

В любом случае, даже если отец и откроет клуб, теперь он точно назовет его «Дикси».

В какой-то момент с ветки срывается капля и тушит мою сигарету. Я тщетно чиркаю зажигалкой, но она вспыхивает и гаснет снова и снова. Я вспоминаю о пачке спичек, которую дала мне мама. Я зачем-то ношу ее с собой, как будто она действительно что-то значит.

Я чиркаю спичкой пару раз, прикуриваю и возвращаюсь к своим мыслям.

Его слова обо мне застряли в голове, как навязчивая, надоевшая песня. Дикси была его маленькой девочкой, не я. Я? Осуждающая переживальщица.

«Ты же знаешь, какая она».

Да пошел он. Он совсем не знает меня и каково мне.

Никто не знает.

Краем глаза я замечаю приближающегося ко мне человека, похожего на бездомного. Десяток кофт и футболок, надетых одна на другую, поношенью штаны – такие типы часто слонялись здесь, надеясь стрельнуть сигаретку-другую. Но я никогда не делилась. Я не хотела делиться единственным, что действительно было только моим. С чего они вообще взяли, что у меня есть за душой хоть что-то, чем можно было бы поделиться?

Я делаю короткую затяжку, вызывающе смотря на бездомного. Почти вынуждая его попросить.

Но он не просит. Опустившись на противоположный край скамьи, он кутается в свои многочисленные одежки и смотрит на мусорку. Тот факт, что он даже не пытается со мной заговорить, даже хуже, чем попытки попрошайничать. Я поворачиваюсь и пристально смотрю на него, надеясь, что он почувствует это, обернется и заметит меня.

Он не двигается. Мои глаза начинает щипать от накатившего на меня острого, обескураживающего чувства.

Я докуриваю сигарету, прячу пачку в карман и нащупываю там несколько монет – сдача от покупки тех пончиков. Сама не понимая, что делаю, я подхожу к бездомному и протягиваю ему четвертак и два пятака.

Он наконец-то поднимает на меня глаза и смотрит остекленевшим, отсутствующим взглядом.

– Бери, – говорю я.

Его руки вцепляются в поношенную ткань одежды, и он замирает на месте.

– Это деньги, держи.

Может, он сумасшедший? А может, он просто ослеп и не видит.

– Мне они не нужны, – отвечает он хрипло и коротко.

Мелочь в моей ладони наливается свинцом и становится невыносимо тяжелой. Мне так отчаянно хочется, чтобы он захотел взять их. Мне так хочется, чтобы кому-нибудь – кому угодно! – хоть что-то было от меня нужно.

Он молча отворачивается и продолжает сверлить взглядом мусорку.

Я кладу холодные монеты на скамейку и ухожу.

Дикси рассказывает все маме почти сразу. Как я и думала.

В ночь понедельника я долго ворочаюсь в кровати, не в силах уснуть. В этот день я вела себя в школе еще более странно, чем обычно, и теперь мысли об этом жалят меня, как рой диких пчел. О чем я только думала, когда спрашивала Питера Чина, откуда у него кроссовки? Кто тянул меня за язык? Это же были просто кроссовки, пусть и новые, пусть и с необычным дизайном. Но я, непривыкшая к шопингу, не имела ни малейшего понятия, где такие можно найти. И просто выпалила первое, что пришло в голову. Естественно, он меня проигнорировал.

Когда Дикси возвращается домой, я притворяюсь спящей. Я понятия не имею, где ее носило на этот раз, да мне и неинтересно, если честно. С тех пор как мама стала работать в ночную смену, сестра решила, что теперь ей можно все. Она уходила и возвращалась, когда ей вздумается. Мама ничего не знала о ее ночных похождениях: каждый раз Дикси оказывалась дома до ее возвращения.

Лежа в кровати с зажмуренными глазами, я слышу, как Дикси переодевается в пижаму. И уходит, оставив дверь в комнату открытой. Через пару минут из гостиной доносятся звуки включенного телевизора. Я сама не замечаю, как отключаюсь под бормотание очередной передачи. Меня будит новый громкий звук – хлопок входной двери, за которым следуют короткие щелчки закрывающегося замка и звон брошенных на стол ключей.