Петер Хандке - Женщина-левша [litres]

Она:

– Я хотела бы увидеться с вами днем.

Издатель:

– А вы, Марианна, в самом деле такая работящая? Или бездельничаете в своей глуши?

Она:

– Мы со Стефаном были сегодня в городе. Он меня не понимает: восхищается высотными зданиями банков, бензоколонками, станциями метро.

Издатель:

– Быть может, и впрямь существует какая-то новая красота, которую мы еще не в состоянии увидеть. Я тоже люблю город. С плоской крыши нашего издательства виден вдали аэропорт, где садятся и взлетают самолеты, но их не слышно. Возникает приятная картина, затрагивающая глубинные струны моей души. – После небольшой паузы: – Что вы собираетесь сейчас делать?

Она:

– Красиво одеться.

Издатель:

– Значит, мы с вами все-таки встретимся?

Она:

– Я оденусь красиво и буду еще работать. Мне вдруг так захотелось.

Издатель:

– Вы принимаете таблетки?

Она:

– Иной раз… чтобы не уснуть.

Издатель:

– Лучше уж я ничего по этому поводу говорить не стану, вы же любое предостережение воспринимаете как запугивание. Но смотрите, чтобы у вас не появился такой же мягкий, грустный взгляд, как у многих моих переводчиков.

Она подождала, пока он положит трубку, достала из стенного шкафа длинное шелковое платье. Примерила перед зеркалом жемчужное ожерелье, но тут же его сняла. Молча оглядела себя сбоку.

Поселок лежал в утренней мгле; только что потухли уличные фонари. Молодая женщина неподвижно сидела за письменным столом.

Прикрыв глаза, она зашагала взад-вперед по комнате; потом, каждый раз поворачиваясь на каблуках, вдоль и поперек. Но вдруг попятилась в коридор, очень быстро, свернула, где нужно, и опять свернула. В кухне остановилась перед мойкой, полной грязной посуды. Сложила посуду в моечную машину, включила транзистор на буфете – оттуда тотчас зазвучала бодрящая музыка, раздались веселые голоса дикторов. Она выключила приемник, нагнулась, открыла стиральную машину; вытащила спутанные, скомканные сырые простыни, бросила их на пол. Что есть силы стала ногтями скрести голову, пока не разодрала в кровь кожу.

Она открыла почтовый ящик у двери, битком набитый рекламными проспектами и печатными извещениями; ничего написанного от руки – разве что подражание курсиву в рекламах. Она смяла все листки, изорвала их. Прибирая в доме, она ходила туда-сюда, то и дело останавливалась, возвращалась, нагибалась, мимоходом где-то что-то подтирала, поднимала даже одну-единственную соринку и несла ее на кухню, в мусорное ведро. Потом села, быстро встала, сделала шаг-другой, опять села. Достала рулон бумаги, стоявший в углу, развернула его, снова свернула; поставила обратно, неподалеку от прежнего места.

Мальчуган, сидевший тут же, смотрел, как она, резко поворачиваясь, ходит вокруг него. А она принялась чистить щеткой кресло, в котором он сидел, и знаком попросила его встать. Едва он успел встать, как она оттолкнула его локтем и тут же вычистила сиденье, вовсе не грязное. Мальчуган отошел чуть-чуть и замер. Она же вдруг со всей силы швырнула в него щеткой, но попала в стакан, и тот разбился. Она двинулась, сжав кулаки, на мальчугана, но он продолжал молча смотреть на нее.

В дверь позвонили, оба тотчас бросились открывать. Она оттолкнула сына так, что он упал на спину.

Открыв дверь, она никого не увидела. Но, опустив глаза, заметила, что у порога пригнулся и криво усмехается толстый приятель мальчугана.

Словно оцепенев, сидела она в большой комнате, а мальчуган с толстым приятелем, громко распевая, прыгали со стула на подушки.

– Каки прыгают на писи, писи прыгают на каки, а каки снова на плевки…

При этом они визжали и корчились от смеха, что-то шептали друг другу на ухо, поглядывали на мать, тыкали в нее пальцем и опять хихикали. И никак не могли остановиться; она не реагировала.

Она сидела за пишущей машинкой. Мальчуган на цыпочках подошел и прижался к ней. Она оттолкнула его плечом, но он не отходил. Тогда она притянула его к себе и неожиданно стала сжимать в объятиях, с силой тряхнула; но вдруг отпустила и отвела взгляд в сторону.

Ночью она сидела у стола; она плакала, без звука, без движения.

Днем молодая женщина шла по прямой дороге где-то за городом, по равнинной, безлесной, промерзшей местности. Она шла все дальше и дальше, все прямо и прямо. Все шла и шла, когда уже стемнело.

Она сидела в кино маленького городка с обоими мальчишками, оглушенная ужасающим грохотом мультфильма. У нее слипались глаза. Она задремала, но заставила себя проснуться. И все-таки голова ее упала на плечо мальчугана, продолжавшего с открытым ртом смотреть фильм. Так, склонив голову на плечо мальчугана, она проспала до конца фильма.