Эрих Ремарк - Триумфальная арка [litres]

– Но его вещи еще тут. Можете забрать их в залог.

Хозяйка презрительно пнула облезлый незапертый чемодан, сиротливо приткнувшийся к кровати.

– Да что у него брать? Рвань да тряпье. Чемодан – и тот фибровый. Рубашки потрепанные. Костюм – сами видите какой. Их у него и всего-то два. За все про все и ста франков не выручишь.

Равич пожал плечами.

– А он сам сказал, что съезжает?

– Нет. Но у меня на такие вещи нюх. Я сегодня ему прямо в лицо все сказала. И он признался. Ну, я его и уведомила: чтобы до завтра за все расплатился. Без конца держать жильцов, которые не платят, мне не по карману.

– Прекрасно. А я тут при чем?

– Картины. Эти картины – тоже его имущество. Он уверяет, дескать, они очень ценные. Говорит, ими хоть за тысячу комнат запросто заплатить можно и еще останется. А картины-то, прости Господи, – вы только взгляните!

Равич на стены не успел посмотреть. Теперь взглянул. Перед ним, над кроватью, висел арльский пейзаж Ван Гога, причем его лучшей поры. Он подошел поближе. Никаких сомнений, картина подлинная.

– Ужас, правда? – недоумевала хозяйка. – И это называется деревья, эти вот загогулины жуткие! А теперь сюда взгляните!

Сюда – это над столом, над клеенкой, где всего-навсего просто так висел Гоген. Обнаженная таитянка на фоне тропического пейзажа.

– Разве это ноги? – возмущалась хозяйка. – Это же мослы, прямо как у слона! А лицо до чего тупое! Вы только поглядите, как она таращится! Ну и еще вот эта, так она вообще не дорисованная…

«Вообще не дорисованной картиной» оказался портрет госпожи Сезанн кисти Сезанна.

– Рот вон кривой весь! А вместо щеки вообще белое пятно! И вот на этой мякине он меня провести думает! Вы мои картины видали? Вот это картины! Все с натуры, все похоже, все на своих местах. Зимний пейзаж с оленями в столовой, разве плохо? Разве можно сравнить с этой пачкотней? Я не удивлюсь, если он сам все это намалевал. Как вы считаете?

– Все может быть…

– Вот это я и хотела знать. Вы человек культурный, вы разбираетесь. Даже рам – и то нету.

Картины и вправду висели неокантованные. На грязных обоях они светились как окна в совершенно иной мир.

– Если бы еще рамы приличные, золоченые! Хотя бы рамы пригодились. Но такое! Ох, чует мое сердце, останусь я на бобах с мазней этой жуткой. Вот она, награда за мою доброту!

– Я думаю, вам не придется забирать эти картины, – заметил Равич.

– А что еще забирать-то?

– Розенфельд раздобудет для вас деньги.

– Да откуда? – Она стрельнула в него своими птичьими глазками. Лицо ее мгновенно преобразилось. – Что, может, и впрямь вещи стоящие? Иной раз посмотришь, вроде такая же мазня, а люди платят! – Равич прямо видел, как под ее округлым желтым лбом лихорадочно скачут мысли. – Я, пожалуй, прямо сейчас возьму одну какую-нибудь в счет уплаты за последний месяц! Какую, как вы считаете? Вон ту, большую, над кроватью?

– Никакую. Дождитесь Розенфельда. Я уверен, он придет с деньгами.

– А я нет. И я как-никак здесь хозяйка.

– В таком случае почему вы так долго ждали? Обычно-то вы совсем не так терпеливы.

– Так он мне зубы заговаривал! Столько всего наплел! Будто сами не знаете, как оно бывает!

В эту секунду на пороге, как из-под земли, возник сам Розенфельд. Молчаливый, маленький, спокойный человечек. Не давая хозяйке ни слова сказать, достал из кармана деньги.

– Вот. А это мой счет. Я бы попросил квитанцию.

Хозяйка, не веря себе, уставилась на банкноты. Потом перевела глаза на картины. Потом снова на деньги. Она много чего хотела сказать – но потеряла дар речи.

– Я вам сдачи должна, – проговорила она наконец.

– Я знаю. И даже рассчитываю ее получить.

– Да, конечно. У меня с собой нет. Касса внизу. Сейчас разменяю.

С видом оскорбленной невинности она удалилась. Розенфельд вопросительно смотрел на Равича.

– Извините, – сказал тот. – Эта особа меня сюда затащила. Я понятия не имел, что у нее на уме. Хотела выяснить, что у вас за картины.

– И вы ей объяснили?

– Нет.

– Тогда хорошо. – Розенфельд смотрел на Равича со странной улыбкой.

– Да как же вы держите у себя такие картины? – спросил Равич. – Они хоть застрахованы?

– Нет. Да и кто нынче крадет картины? Разве что из музея, раз в двадцать лет.

– Но эта ночлежка запросто сгореть может!

Розенфельд пожал плечами:

– Что ж, это риск, с которым приходится считаться. Страховка мне все равно не по карману.

Равич смотрел на пейзаж Ван Гога. Он стоил миллиона четыре, не меньше.