Эрих Ремарк - Триумфальная арка [litres]

Он встал. Дело не в том. Проклятая неуверенность, вот что его точит. Неуверенность и недоверие – закравшись, растут теперь с каждым часом.

Он подошел к двери. Хотя ведь знает, что не заперта, а все равно проверил еще раз. Попробовал читать газету, но строчки плыли перед глазами, как сквозь пелену. Инциденты в Польше. Неизбежные столкновения. Притязания на Данцигский коридор. Англия и Франция вступают в союз с Польшей. Война все ближе. Он уронил газету на пол и выключил свет. Лежал в темноте и ждал. Заснуть не удавалось. Он снова зажег свет. Бутылка «Хеннесси» стояла на столе. Он не стал открывать. Снова поднялся, подошел к окну, сел. Холодная ночь щедро рассыпала в высоком небе яркие звезды. Кое-где во дворах орали кошки. На балконе напротив стоял мужчина в подштанниках и почесывался. Он громко зевнул и ушел обратно в свою освещенную комнату. Равич оглянулся на пустую кровать. Он знал: сегодня ему уже не заснуть. Читать тоже без толку. Он ведь только что читал – и уже почти ничего не помнит. Самое лучшее было бы уйти. Только куда? Не все ли равно? Но ведь и уходить не хочется. Хочется кое-что знать с определенностью. Вот черт – он уже хватанул за горлышко бутылку коньяка, но тут же отставил. Вместо этого пошел к своей сумке, разыскал там снотворное, достал две таблетки. Те же самые, что он дал рыжему. Тот теперь спит. Равич проглотил обе. Все равно сомнительно, что он заснет. Принял еще одну. А если Жоан придет, уж как-нибудь он проснется.

Но она не пришла. И на следующую ночь тоже.

Головка Эжени просунулась в дверь палаты, где лежал пациент без желудка.

– Господин Равич, вас к телефону.

– Кто?

– Не знаю. Не спрашивала. Мне телефонистка сказала.

Голос Жоан Равич узнал не сразу. Очень далекий, он звучал как будто сквозь вату.

– Жоан, – сказал он. – Ты где?

Казалось, она звонит откуда-то издалека. Он почти не сомневался: сейчас она назовет какой-нибудь курорт на Ривьере. Да и в клинику она прежде никогда ему не звонила.

– Я у себя в квартире, – ответила она.

– Здесь, в Париже?

– Конечно. Где же еще?

– Ты заболела?

– Нет. С чего вдруг?

– Ну, раз ты в клинику звонишь.

– Я сперва в гостиницу позвонила. Тебя не было. Вот и звоню в клинику.

– Случилось что-нибудь?

– Да нет же. Что могло случиться? Хотела узнать, как ты там.

Голос теперь звучал яснее. Равич выудил из кармана сигарету и спички. Прижав коробок к столику локтем, зажег спичку, закурил.

– Как-никак это клиника, Жоан. Тут что ни звонок – либо болезнь, либо несчастный случай.

– Я не больна. Я в постели, но не больна.

– Ну и хорошо. – Равич двигал спички туда-сюда по белой клеенке стола. Ждал, что будет дальше.

Жоан тоже молчала. Он слышал ее дыхание. Хочет, чтобы он первый начал. Ей так проще.

– Жоан, – сказал он, – я не могу долго разговаривать. У меня перевязка не закончена, пациент ждет.

Она и тут ответила не сразу.

– Почему о тебе ничего не слышно? – спросила она наконец.

– Обо мне ничего не слышно, потому что я не знаю ни твоего телефона, ни где ты живешь.

– Но я же тебе давала.

– Нет, Жоан.

– Ну как нет? Конечно, давала. – Теперь она была в своей стихии. – Точно. Я хорошо помню. Просто ты опять все забыл.

– Хорошо. Пусть я забыл. Скажи еще раз. У меня есть карандаш.

Она продиктовала адрес и телефон.

– Я уверена, что я тебе все это уже давала. Совершенно уверена.

– Ну и прекрасно, Жоан. Мне пора идти. Как насчет того, чтобы сегодня вместе поужинать?

Опять пауза.

– Почему бы тебе меня не навестить?

– Хорошо. Могу и навестить. Сегодня вечером. Часов в восемь?

– Почему бы тебе сейчас не приехать?

– Сейчас у меня еще работа.

– Надолго?

– Примерно на час.

– Вот сразу и приезжай.

Ах так, вечером мы заняты, подумал он и тут же спросил:

– А почему не вечером?

– Равич, – сказала она. – Иногда ты простейших вещей не понимаешь. Потому что мне хочется, чтобы ты пришел поскорей. Не хочется ждать до вечера. Стала бы я иначе в такое время тебе на работу названивать?

– Хорошо. Как только закончу, приеду.

Он задумчиво сложил листок с адресом и направился обратно в палату.

Это оказался угловой дом на улице Паскаля. Жоан жила на последнем этаже. Открыла сама.

– Заходи, – сказала она. – Хорошо, что ты пришел. Да заходи же!

На ней был строгий черный домашний халат мужского покроя. Это было одно из свойств, которое Равичу в ней нравилось: она не носила пышных шелков, кружев и всяких прочих тюлевых финтифлюшек. Лицо бледнее, чем обычно, и чуть взволнованно.