Энтони Берджесс - Право на ответ [litres]

Мы спустились в подвальчик «Гиппогрифа», постучались, были пристально изучены новым лицом в окошке и допущены. За стойкой стоял Мэннинг.

– А где же Элис? – спросил я Эверетта

– А где же Элис? – повторил Эверетт, как попугай.

И удивительно к месту, в ответ на эту его реплику, брыластый дядька на высоком стульчике у барной стойки – судя по голосу, преуспевающий торговец с лотка, запел:

– Взяла выходной, – сказал Мэннинг. – Поехала со своим дружком в Стратфорд. Пожалуйста, сэр, – подал он виски жиртресту у стойки.

В полумраке я разглядел парочку, которая танцевала, оплетая руками она – его шею, он – ее талию. Но музыкальный автомат безмолвствовал. Безмолвный любитель читать газеты в полумраке, которого я помнил еще с прошлого раза, по-прежнему был здесь и щурился с неистовой сосредоточенностью. Мы с Эвереттом взяли по светлому элю и чашку маринованных коктейльных луковок. Из мрака в дальнем углу возник призрак вест-индского гитариста, но не того, которого я видел в прошлый раз.

– Вижу, куда вы смотрите, – сказал Мэннинг, – пришлось от него избавиться. Совсем заупокойным стал. Все о смерти, да о Боге, да о Божьей матери и все такое прочее. Посетители на стену лезли. – Он подал хрустящий картофель на гарнир к нашим коктейльным луковкам. Я с жадностью набросился на свой ланч. Эверетт спросил задумчиво:

– Вы знаете, я полагаю. Знаете, что с ней случилось?

– Знаю. – Я сморщился, глотнув эля – теплого, пресного, но решил не отказываться, так меньше шансов окосеть.

– А как вы об этом узнали? – спросил Эверетт настойчиво. – Как вы могли узнать, если были в Японии?

– Новость ждала меня на Багис-стрит в Сингапуре, – сказал я, – и подтвердилась в Токио.

– О, – вздохнул Эверетт опустошенно, но без удивления. – В каком-то смысле оно и к лучшему, – сказал он. – Зато она вернулась к отцу. Отцы на старости лет особенно нуждаются в дочерях.

– Не такой-то вы уж старый.

– О, нет, я очень стар. Под шестьдесят, – возразил Эверетт. – У меня была более насыщенная жизнь, чем у большинства людей. Я вкусил жизни досыта, будучи поэтом. Да и не любит она мужчин, правда. Она любит только своего папу. Она стала такой, какой всегда была, – похудела, правда, сильно, да еще без зубов. И к парикмахеру не ходит. Нам хорошо вместе, да! Хорошо! – Бокал дрогнул в его руке. – Мы очень счастливы вдвоем.

– Она вставит себе зубы через государственную систему здравоохранения, – безжалостно сказал я. – А перед этим сходит к парикмахеру. И ее снова заинтересуют мужчины. Вам этого не предотвратить.

– Нет-нет! – воскликнул Эверетт. – Она ненавидит секс. Она всегда притворялась, что он ей нравится, потому что хотела казаться взрослой. Но она так и не повзрослела. Все это одна только видимость, понимаете? Нечто наносное, шкура, скрывавшая ее истинную сущность. Уверяю вас из глубин собственного опыта, из глубины отцовского сердца, что это единственно возможные настоящие длительные взаимоотношения с женщиной. Да, да, да!

– Нет, нет, нет! – эхом отозвался лоточник со своего одинокого стула.

Он и не думал кого-то оскорбить. Эверетт проигнорировал его реплику и продолжил:

– У вас нет дочери, так что вы не можете знать. К кому обращается Шекспир, истерзанный физической похотью и постыдностью актерской жизни? Не к супруге своей, которая все равно вскоре станет его вдовой, но к своей дочери. Чудесное, потерянное, преображенное дитя. Все это вместе. А теперь, надеюсь, – сказал Эверетт, – я вступаю в заключительный период. Период поэзии более утонченной, наполненной, вероятно, мудростью старца, благословляющего этот грешный мир, поэзии уходящего на покой. – Он вытянул руки в благословляющем жесте: – Поэзии, которая говорит, что никому из нас на самом деле не дано право на ответ.

– Ответ? Какой? – спросил я.

– Ответ на все вопросы, в конечном счете сливающиеся в один-единственный вопрос, вопрос, который непросто сформулировать, хотя всем известно, о чем он.

Я украдкой посмотрел на Эверетта. Глаза Эверетта в экстазе закатились к потолку. Честно говоря, у меня и в мыслях не было, что Эверетт безумен – не более безумен, чем викарий, или Тед Арден, или Селвин, или телезрители этой новой Англии. Похоже, Эверетт наконец-то и, по всей видимости, после долгих исканий нашел нечто пригодное для того, чтобы повесить на него боевые доспехи. Истерзанная бурей дочь причалила к родным берегам, истерзанный бурей поэт причалил к родным берегам. Корабль и гавань стали одним целым. А мне, видимо, пора отчалить? Неужели? Неужели у меня есть другие дела? Но я ни о чем не мог думать, кроме последнего долга еще живущему Уинтерботтому, который я все равно не в состоянии отдать немедленно. А вот заботу о мертвых нельзя доверять дилетанту. Отец мой, наверное, сейчас в умелых руках, и подобие человека вскоре станет набором «Юный химик». Тед будет прикидывать, сколько заказать ветчины и сколько буханок хлеба нарезать. Очень профессиональные слова ждут, когда их произнесет над усопшим тренированный голос горе-викария. Осиротевший сын, этот дилетант теперь получил передышку, чтобы подумать о том, какой ужасный проступок он совершил – приехал домой без разрешения, хотя он сам купил билеты, бросив токийский филиал на попечение человека, который запросто может сбежать, прихватив миллион с гаком иен наличными, которые до сих пор лежат в хранилище, не отправленные в банк. Ох… ладно.