Роки Каллен - До последнего вздоха

Я пытаюсь оттащить его от тебя, но мои пальцы хватают воздух.

Он берет тебя за плечи, разворачивает и придавливает своим весом к полу.

– Ты моя, слышишь меня? Твое место в этом доме, со мной, и я скорее покрошу тебя на мелкие кусочки, чем выпущу отсюда. Так что успокойся, ш-ш-ш, ш-ш-ш, ты успокоишься, и мы сделаем вид, что ничего этого не было. Ладно?

Отец прижимается к твоим окровавленным губам.

Ты лежишь на спине на полу, и он думает, что победил. Но он не замечает свет в твоих глазах, застывшую там тайну. Ты еще не закончила бой.

Ты кусаешь его за губу, бьешь коленом ему в пах. Он ослабляет свою хватку, и ты сбрасываешь его с себя и пулей летишь к двери. Он следует за тобой по пятам, хватает тебя за ногу сильной рукой, и ты падаешь.

Ты отбиваешься от него ногами, вскакиваешь и наваливаешься на дверь. Скрипят половицы. Он снова делает выпад, но его рука лишь рассекает воздух.

Отец рычит и тяжело встает на ноги.

В этот момент ты переступаешь порог, и ослепительно яркое солнце освещает твое лицо.

Ты уходишь из дома, полного тайн, лжи и побоев.

Тут же на подъездной дороже за «Кадиллаком» появляются красно-синие мигалки и гудят сирены.

Отец,

тебя забирают полицейские. Мама больше не будет врать ради тебя. Да, ты разрушил наши жизни, но и твоя сгорит дотла вместе с ними. И для этого даже не понадобится твоя зажигалка.

Август,

через день мое тело кремировали. Мой прах лежит в белой урне. Он ослепительно белый. Рассыпчатый, яркий, новый – мама это знает.

Она подходит к твоему дому с коробкой, ставит ее на землю и стучит в дверь. У нее трещина на губе, синяк на щеке, но она держит спину ровно. Никто не отвечает, и она стучится снова.

И тогда она слышит твой топот на лестнице, ты раскрываешь перед ней дверь. Она смотрит на тебя. Твоя грудная клетка поднимается и опускается – ты изучаешь ее лицо.

Сладким голосом мама произносит:

– У нее были самые красивые веснушки, правда?

От этих слов преграда между вами рушится, и в следующую секунду вы уже стоите обнявшись. Вы тесно прижались друг к другу. Вы поддерживаете друг друга.

Когда мама отстраняется, я вижу, что у вас красные глаза, а на щеках остались следы слез.

– Я хочу попросить тебя об одолжении, – говорит мама.

– Что угодно, – отвечаешь ты.

Мама поднимает с земли коробку и достает по очереди оттуда предметы. Моя белая урна. Мои исписанные кеды. Две голубки, сложенные из бумаги. И мой старый, высохший золотой фломастер.

– Я хочу запомнить ее именно такой. Это…

– Подождите, подождите секунду…

Ты исчезаешь в доме, и несколько мгновений спустя я вижу полотно с моим портретом в звездах.

– Я хочу запомнить ее такой, – говоришь ты.

Мама проводит пальцами по краскам.

– Я так и знала. – Ее улыбка такая же бескрайняя и яркая, как звездное небо. – Я знала, что ты тот человек, который способен увидеть ее настоящую. Как вижу ее я. Я знала, что мне нужно пойти именно к тебе.

Она берет урну, прижимает ее к груди, а потом передает тебе.

– Ты сможешь нарисовать ее историю?

Мама,

садясь в машину, ты смотришь на наш дом.

– Я хотела, чтобы этот день был наш, Элли, – говоришь ты, заводя мотор.

Я наблюдаю, как исчезают из вида знакомые пейзажи. Заколоченные окна. Дорожные ямы. Трещины на тротуарах.

Мы едем в горы. Урна стоит на пассажирском сиденье, на моем сиденье. От меня остался лишь прах. Я сижу сзади, как в детстве, и ловлю твои шоколадного цвета глаза в зеркале заднего вида.

Урна больше не белая. Август взял свои краски и превратил меня в звезды и цвет. Слова, написанные на моих кедах, танцевали в небе вместе с парящими птицами-оригами. Так меня видели люди, которых я любила. Именно это мне необходимо было увидеть.

В тот момент, когда Август передавал урну маме, я почувствовала, что начинаю исчезать. Я не могла никого спасти. Я не могла ничего исправить. Я не могла пользоваться своими бестелесными руками. Я могла только наблюдать: боль, которую я причинила, обещания, которые не сдержала, людей, которые любили меня и видели мое сердце как нечто прекрасное, даже когда я не могла видеть его таким.

Мы уезжаем.

Мне всегда нравились наши поездки: они состояли из прогулок, возможностей, приключений. Я смотрю, как отраженные от зеркала блики солнца светят тебе в глаза, и понимаю, что это наше последнее путешествие.

Мы подъезжаем к горе Блу Мун, и ты паркуешь машину недалеко от тропы. Ты прижимаешь к груди урну и двух порванных и потрепанных бумажных птиц, и твои плечи дрожат.