Филиппо Маринетти - Футурист Мафарка. Африканский роман

Я крикнул им: «Восславим войну!» и с тех пор, ужас, безумная ледяная рука, давит им на селезенку, забираясь в самую глубь, между тесным желудком и фальшивыми хрупкими ребрами.

Какой художник может воспроизвести на полотне блеск желто-зеленой краски, которая покрывает их щеки, в то время когда они распускают слюни канители о мудрости наций и о всеобщем разоружении?

Время от времени они бросаются друг другу на шею, чтобы передохнуть перед тем, как броситься сообща на нас, на Врага, которого надо во что бы то ни стало уничтожить!..

Забавная и глубоко-нелогичная порода, – эти восхищающиеся миром!.. Они не поймут никогда, что война это – единственная гигиена мира. Разве я не варвар, по меньшей мере, в глазах этих лжеханжей прогресса, которые для того, чтобы не уподобиться древним римлянам, удовлетворились тем, что отменили ежедневную баню?

Впрочем, не будем задерживаться, рассматривая, как фатально заносятся песком их, покинутые морем, мозги. Лучше позабавимся зрелищем неожиданных порывов бешенства, на которые еще оказывается способна их трусливая неподвижность, чтобы запугать нас. Одни бросаются поперек нашей дороги и их накрахмаленная чопорность оголяется, чтобы быть похожей на свирепую. Другие украшают свой провинциальный стиль, чтобы высказать нам свое неодобрение. Но их пышная глупость не веселит всеобщее ротозейство. Надо признаться, что наименее глупые остаются пришибленными и молчаливыми, уткнувшись носом в жбан своего невежества…

О, мои братья-футуристы! Смотрите друг другу в лицо!.. Насколько мне известно, вы не похожи ничуть на них!.. Неужели вы согласны, подобно им, оставаться презренными сынами самки? Неужели вы хотите заглушить ревущее Будущее и невычислимое Грядущее человека?

Во имя человеческой Гордости, которую мы обожаем, я возвещаю вам, что близок тот час, когда мужчины, с широкими висками и стальными подбородками, будут чудесно родить, одним усилием чудовищной воли, гигантов с непогрешимыми жестами… Я возвещаю вам, что дух человека еще не привык к работе… Мы впервые оплодотворяем его!

Ф. Т. Маринетти.

1909 г.

– Собачий сын! Подлый скорпион! Несуразный гад!.. Отпустить эту негритянку!.. Я тебе запрещаю тронуть хоть один волос на ее голове!.. Куда же ушел старший капитан?.. Абдалла! Абдалла! Абдалла!..

Было слышно по очереди то жалобные стоны раненой женщины, то шум отчаянной борьбы в оливковой чаще, лежавшей в двадцати локтях от зубцов крепости, с высоты которой Мафарка-эль-Бар, король Телль-эль-Кибира, следил за переписью пленных негров, громко отдавая приказания своим офицерам:

– Абдалла, дай-ка вон тому, что на краю откоса!.. Скорей хватай этого солдата за горло, и кувырни его в ров!

Страшный, душераздирающий крик, и через несколько мгновений – заглушенный и далекий стук от удара тела, падающего с огромной высоты на камни…

– Господин, исполнено!

Стоны в чаще оливковых деревьев были слышны все слабее и замирали по мере того, как увеличивалось звяканье цепей и шарканье по пыли босых ног.

– Сколько у нас пленных?

– Шесть тысяч негров и четыре тысячи негритянок. Но это еще не все… вон там еще только подходит двенадцатая колонна.

– Какова наша добыча?

– Три митральезы, двести ружей, сорок бочонков с ромом и пятьсот тысяч коробок с консервами… Мы захватили триста волов, две тысячи быков, три тысячи верблюдов и тысячу дромадеров… Кроме того, есть еще более сорока тысяч клеток для кур.

Между тем своды казарм, стоявших за оградой, распухли от птичьего, женского и детского визга, прорезаемого проклятьями и звучными плевками рассерженных офицеров, которые, на ходу, без конца, считали мужчин и женщин, прогоняя их по три, ударами плетей.

Ржание лошадей, мычание быков, шум цепей, крики негров в ярме скандировали монотонное журчание этого большого невидимого стада; за его движением можно было следить по пыли, которая поднималась медленно из глубины улиц, как будто между обрушивающимися стенами.

Воздух был переполнен; раскаленный добела и охристый воздух, в котором голоса надсмотрщиков, казалось, прорывали черные дыры.

Иногда, завядший ветерок пустыни с трудом, словно усилием изнуренной руки, приподнимался, и тогда шквалы зловония проходили по городу; кислое и прогорклое зловоние, которое хватало и облепляло ноздри.

Мафарка-эль-Бар раздул свои ноздри, еще засыпанные красным песком битвы, стараясь выдохнуть этот фосфорический дух, который напоминал о несчетном количестве черных трупов, усеявших долины и поджаривавшихся на солнце, совсем близко от города.