На том берегу какой-то человек вздумал войти в воду, но, поскользнувшись на мокром черноземе и ломая крапиву, съехал в реку и погрузился по самую шею в воду, взметнув радужные брызги; с минутку он постоял с таким видом, словно принимал целебную ванну, а потом рванулся и с необычайной живостью пошел наперерез быстрому течению.
Потом я увидел промокшего до нитки Ромуся. Он вскарабкался на берег и раза два подпрыгнул на левой ноге, стараясь вытряхнуть воду из уха.
— Ах ты, раздувшаяся от тины, чтоб тебя собаки вылакали, — извергал он проклятия на ни в чем не повинную реку.
Потом он заметил меня.
— Уже выздоровели?
— Как видишь.
— А я, черт возьми, спешил с новостью. Ну и влип. Вот, делай людям добро. Теперь неделю пескарями сморкаться буду.
Он выжал воду из штанин и подозрительно поглядел на меня.
— А вам не любопытно?
— Не знаю, голова у меня болит.
— Солецкий бор собираются вырубать.
— Весь?
— Нет, только здесь, у реки. Отмеряют сегодня землемеры, старший лесничий приехал.
— Так что же это за новость?
— Сразу видно, что вы нездоровы. Вырубают, потому что в этом месте Солу перекроют, вода поднимется и затопит участок, который расчистят.
— Н-да.
— Ой, вы еще плоховаты. С этой стороны лес, а с нашей?.. Теперь смекаете? Лесу-то, может, и не жаль. Проклятый бор, там полно могил, еще с первой войны, но больше всего с последней. Ведь тут немцы тайком строили что-то очень важное. Подвели рельсы, дороги проложили, в лесу бункеры поставили. Но им времени не хватило. Когда русские наступали, так немцы всех тех, кто здесь работал, за одну ночь перебили и закопали во рвах. Может, это и хорошо, что бор исчезнет. Но нашего городишка жаль. Все жалеть будут.
Я смотрел на Солу, вобравшую в себя отражение неба и прибрежных деревьев. Время от времени из воды высовывалась рыба в погоне за мошкарой, и в это короткое мгновение на зеркальной глади реки тонкими колечками расходились волны.
— Вы нездешний, вам все равно, — неприязненно сказал Ромусь.
Он выплюнул зеленую водоросль и незаметно, потихоньку стал двигаться по дороге к городку.
Река бурлила между черными корнями, которые из последних сил цеплялись за берег. Косяки крошечных рыбок, побуждаемые неведомыми импульсами, зигзагами плыли по мелководью, то останавливаясь на мгновение, то внезапным рывком кидаясь в сторону. Неспокойное течение Солы разметало кленовые листья, уже окрашенные в красный цвет.
Вдруг я разглядел между водорослями непонятный, слегка поблескивающий предмет, нечто вроде лезвия ножа. Я смотрел на этот клочок света, и меня так и подмывало извлечь его из воды. Наконец, поддавшись странному любопытству и держась одной рукой за ольху, а другую вооружив можжевеловой палкой, я стал разгребать водоросли, густые, как волосы, и вытащил на берег небольшую вещицу, покрытую толстым слоем ржавчины, а может быть, ила, с поблескивающим металлическим краем.
Это был крест, по форме напоминающий русские кресты, с округлым медальоном на сплетении брусков, а на нем оттиснута голова Христа с огромными византийскими глазами. Вдоль брусков и с одной и с другой стороны виднелись надписи и обведенная рамкой дата: 1863.
Я набрал в горсть песку и потер им крест. Только тогда стали видны слова, выбитые кириллицей: «Господи, спаси люди твоя».
Мне показалось, что вслед за мной кто-то повторил эти слова. Я быстро обернулся, и по спине у меня пробежал странный холодок.
Наверху, у края незаконченной, покрытой речным песком дороги, стоял высокий черноволосый мужчина с очень темными глазами. Он улыбался, но одними только губами и не отрываясь смотрел на меня своими глубоко запавшими глазами, а я чувствовал, что у меня дрожат руки и мне, словно обручем, сдавило виски.
Я хорошо знал это лицо, я помнил его много лет, оно снилось мне по ночам, когда за окном шумел дождь и гудел ветер, когда меня неотступно преследовали кошмары.
— Это повстанческая медаль 1863 года, — сказал он. — Казаки когда-то разбили здесь последний отряд. Последнюю партию, как тогда говорили. Перед смертью повстанцы побросали в Солу все, что хотели уберечь от врага. Время от времени люди находят в реке пули, обломки оружия, примитивные печатные матрицы, части упряжи, даже пуговицы.
— Здравствуйте. — Я неуклюже поклонился. — Мне следует вам представиться.
— Я вас знаю. Предполагаю, что и вы обо мне слышали.
Я стоял в глубокой, влажной тени, а он высоко наверху; красный отблеск солнца освещал его голову и опущенные плечи.
Читать дальше